147
правок
Изменения
Приворотное зелье (Франческа, сказка) (просмотреть исходный код)
Версия 12:08, 1 декабря 2009
, 12:08, 1 декабря 2009Новая страница: «<br> <br>…Ночь. Темно-лиловое небо в прорехах-звездах - точно чулок, натянутый на грибок для шт…»
<br>
<br>…Ночь. Темно-лиловое небо в прорехах-звездах - точно чулок, натянутый на грибок для штопки. Ветер. Бродит недовольно, хлюпает раскисшим ставнем скособочившейся избушки.
<br>Стук.
<br>…Дверь открыл парнишка - лет восемь, не старше - кудлатый, сонный, в одной ветхой рубашонке, независимо почесывающийся под левой лопаткой. Ильна удивилась - она ждала другого. Ядовитых змей, с шипением уползающих под порог, клыкастых демонов, стерегущих вход, ожившую метлу вместо привратника… Или хотя бы саму колдунью.
<br>- А где… - спросила она растерянно и умолкла, не докончив фразы.
<br>- Бабка Ала-то? - малец попался сообразительный. А может, просто успел насмотреться на таких вот недотеп-девиц, как она, Ильна. - А в деревню пошла. У старой Риклы дочка рожает, так она к ней, на всю ночь.
<br>- Как… на всю ночь?
<br>Вопрос вырвался сам собой. Глупый до невозможности - сказала и сама почувствовала, как алой краской разлился по лицу стыд. Мальчик стоял на пороге; зевал во весь щербатый рот. В доме за его спиной горела лучина, потрескивало, плясало маленькое пламя, делая из тени ребенка то что-то нечеловечески прекрасное, то нечеловечески уродливое. Ильна решилась.
<br>- Мальчик, ты случайно не знаешь… ну, может, она тебе говорила или еще что… в общем, ты не мог бы мне дать приворотного зелья? Совсем чуть-чуть… Мне очень надо… Для одного человека… - добавила, спохватившись, - ты не думай, я заплачу! У меня есть деньги! Вот! - торопливо полезла под плащ, рванула завязки кошелька, наугад выхватила золотой. - Хочешь? Держи!
<br>Паренек шмыгнул носом. Монету не взял.
<br>- Я больше рогатку хочу, - сообщил он, глядя куда-то поверх Ильны. - В белок стрелять.
<br>Ильна была готова заплакать от отчаяния. И тут ее осенило.
<br>- Мальчик, а хочешь кинжал? Настоящий? - пальцы коснулись чехольчика, висевшего на поясе, нащупали витую рукоять. - Смотри, какой красивый! Им что хочешь можно сделать: и лодочку выстругать, и монету пополам разрезать, и… и… и вообще все! Он знаешь какой острый?!
<br>Парнишка выслушал эту тираду безразлично, один лишь раз скосил глаза на изящную безделушку, которую ему настойчиво совала ночная гостья. И когда он, немного подумав, деловито кивнул и потянулся за кинжальчиком - она была готова прыгать от нежданого счастья.
<br>…Нос Небесного Пса еще не успел коснуться горизонта, а Ильна, дочь Тевера, лэрта Сольты, уже спешила домой по узкой, перевитой корнями тропинке, прижимая к груди заветную склянку с зельем - словно мать, вырвавшая из чужих лап младенца.
<br>
<br>…Впервые они встретились около двух лет назад, когда ей только-только сравнялось шестнадцать. Тогда он показался Ильне героем из древних сказаний, потомком Богов из-за Моря, что пришли на землю Вольных лэртов в те незапамятные времена, когда и лэртов-то никаких еще не появилось на свет, и даже Старую Акну еще не построили. Ростом чуть выше девушки, он был так широк в плечах и крепок в кости, что рядом с ним она казалась себе стрекозой - маленькой, хрупкой, быстрой… Светлые волосы, белесые брови, странные, будто выцветшие ресницы, бледная, быстро обгорающая кожа - и как его род умудрился сохранить эти капельки древней крови? Сама Ильна, хоть и знала по именам всех своих благородных предков до двенадцатого колена, подобной изысканностью облика похвастаться не могла: волосы у нее были черные, жесткие, чуть волнистые, а кожа смуглая, как у простой крестьянки…
<br>Ей понравилось его имя - тяжелое, ночное, чуть горьковатое на вкус: Марек, лэрт Рейдена… новый лэрт - его отец недавно скончался, и воспитывавшийся в столице наследник переехал в фамильное гнездо, чтобы управлять своими землями. Ей понравилось, как он двигается - тяжелая, размеренная походка человека, который знает цену и себе, и всему, что его окружает; удивительно плавные, точные, скупые жесты… И наконец, у Ильны перехватило дух от его улыбки - смущенной, неловкой от детской своей открытости, лучистой, ясной, теплой…
<br>Словом, девушка влюбилась. Как осозналось чуть позже - без памяти, без взаимности.
<br>Время от времени Марек заезжал в их замок - неожиданно нашел общий язык с лэртом Тевером; Ильна никак не могла решить, о чем этот сдержанный, немногословный, привыкший к столичной суете, но не растворившийся в ней человек мог говорить с ее отцом - резким, упрямым, по-своему душевным старым воякой, который не интересовался ничем, кроме доспехов и оружия… Тем не менее, факт оставался фактом: три-четыре раза в месяц, а то и чаще, носилки Марека появлялись перед замком, и его доверенный слуга, такой же молчаливый, как хозяин, грохотал кулаком в ворота, требуя впустить дорогих гостей. Тогда девушка набиралась смелости, повертевшись перед зеркалом, отбирала у якобы нерасторопной служанки очередную бутыль вина и несла ее в завешанную гобеленами залу, где лэрт Тевер обычно принимал гостей. Ильна пробиралась в комнату тихонько, незаметно - только чуть слышно шуршал по полу ее подол, да теплели глаза у глядящих на нее со стен вытканных охотников - так же бесшумно ставила бутыль на низкий, инкрустированный перламутром столик - приданое покойной матери, а потом уходила, спиной чувствуя одобрительный взгляд отца и не замечающий - гостя…
<br>Это было радостью. Это было болью. Увидеть самой - и при этом остаться невидимой. Это было жизнью. Это - было…
<br>Однажды Марек все-таки соизволил ее заметить. Сказал лэрту Теверу, что тот вырастил прехорошенькую дочь, и посоветовал выдать ее замуж, да поскорее, а то молодой девушке, должно быть, тоскливо в этой глуши, даже если эта глушь - один из самых богатых лэртов страны, и в замке постоянно гостит то бродячий певец, то странствующие комедианты… Что ответил отец, Ильна не слышала: подобрала юбки и опрометью выбежала из комнаты, едва не задохнувшись от боли - так неожиданно обидно прозвучали его слова.
<br>Нет, она, конечно, знала, что гость не питает к ней особо нежных чувств - какие тут чувства, когда едва замечают! - но одно дело знать, а другое - слышать, как он советует выдать ее замуж, так равнодушно, холодно, так, так… ни за что…
<br>К вечеру девушка выплакала все слезы, какие у нее нашлись, и отважилась наконец выползти из своего убежища - маленького садика во внутреннем дворе, исправно снабжавшего замок цветами роскошными и диковинными. А потом долго и вдохновенно врала отцу, что не хочет замуж и в гости к тете тоже не хочет, зачем ей эта столица, не чувствует она в себе ни малейшего желания ни детей рожать, ни быть хозяйкой какого-нибудь совершенно постороннего мужа, ей и с отцом хорошо, в родной Сольте, где она всех знает и ко всем привыкла… Кажется, лэрт Тевер ей даже поверил.
<br>А потом было совсем плохо. Как-то раз Марек приехал крайне неудачно: у отца Ильны разболелись старые раны, и его давний друг, лэрт Нарр, прислал ему собственного лекаря - как было написано в сопроводительном письме, "лучшего во всей Акне". Приезжий врачеватель потребовал кувшин чистой воды, бинт, маленькую жаровню и человека, чтобы втащить наверх баул с лекарствами, после чего энергично занялся пациентом. Таким образом, принять гостя лэрт Тевер никак не мог - и кокетливая служанка проводила Марека к молодой госпоже.
<br>Ильне плохо запомнилась эта встреча: предательница-память уворачивалась, пряталась, не отдавала… Сколько проговорили? О чем? Ведь в первый раз наедине были, в первый раз - так долго…
<br>Шелковисто-багровые вьющиеся розы - точно змеи, оплетающие беседку. Сладкий запах, крепкий, будто поцелуй любовника, какой бывает только в солнечное безветрие и пьянит не хуже вина. Вышивка, распяленная в тонком металлическом обруче: букет цветов, таких же пышных, как те, на стенах. Кружевная оборка на подоле платья, красноватая утоптанная земля под оборкой - не было сил поднять глаза, и сердце стучало часто, отчаянно, горели уши, а слова не шли на язык.
<br>Кажется, он говорил что-то вежливое - о погоде, о вышивке, о медовом гудении пчел… А потом спросил - в лоб: может быть, благородная лэсса согласится, если он, недостойный, поучится говорить ей комплименты? Он слишком давно разговаривал с дамами… отвык… забыл… никогда не умел…
<br>Обида была жгучей. Незаслуженной. Нахлынула со всех сторон. Комплименты, да? Учиться - на ней? Мол, для тебя, маленькая дурочка, и такие сойдут, а если не получится сказать приятное - что ж, и не больно-то хотелось. Все равно те, красивые, настоящие, которым так хочется польстить, и не думаешь - а само выходит… все равно они там, в столице, в Акне, такие уверенные в себе, привыкшие к восхищению… Ну да, разве может с ними сравниться провинциалка, больше похожая на крестьянку, чем на знатную даму, да к тому же еще в безбожно немодных платьях?
<br>И все равно - больно.
<br>- Что с вами, благородная лэсса? У вас на глазах слезы…
<br>- Это так, это ничего… Палец, всего лишь палец наколола…
<br>Терпеть эту муку и дальше Ильна не смогла. Ночью, когда все уснули, девушка поплотнее закуталась в плащ, подумав, прихватила с собой кинжальчик и несколько золотых, выбралась из замка через неприметную боковую дверь и поспешила в лес, свернула на корявую тропинку - к бабке Але, известной на всю округу колдунье, про которую служанки говорили, что присушить парня ей так же просто, как иному - выпить глоток воды, и молчать она-де тоже умеет…
<br>
<br>Напоить Марека приворотным зельем оказалось на удивление просто. Драгоценное вино, привезенное с юга, из далекой Итэлии, какое пьют не бутылками - чашами, смакуя каждый глоток божественной жидкости, медленно, чтобы растянуть удовольствие, пока не разольется по жилам пряное тепло и не исчезнут с нёба последние искорки нежного вкуса… Опорожнить в серебряный кубок склянку с зельем - и, с трудом натянув на лицо улыбку, подать вино лэрту Теверу и его гостю под укоризненными взглядами вытканных охотников… самой протянуть Мареку напиток, кокетливо поправить прическу - убрать под золотую сетку выбившийся темный локон… едва заметил, ну да ничего - это скоро кончится…
<br>Девушка не знала, как быстро начнет действовать зелье бабки Алы. Оказалось - в тот же день. Якобы нечаянно столкнулась с гостем, когда тот уходил, приветливо улыбнулась, проверяя - и не поверила своим глазам: столь равнодушный и недоступный прежде, он вдруг взглянул на нее! Ну ладно, не влюбленно - но хотя бы заинтересованно! Как-то по-новому взглянул - будто только что увидел, только что понял, что она не мебель, а человек…
<br>Через три дня был праздник - лэрт Тевер решил пышно отметить день совершеннолетия своей единственной дочери и наследницы. Ильну обрядили в новехонькое темно-красное платье со смелым вырезом, чуть завышенной талией и свободными от локтя рукавами - все по последней столичной моде; впрочем, девушка была вынуждена признать, что мода в данном случае пришлась как нельзя более кстати: новое платье представляло ее смуглую кареглазую красоту в выгодном свете, и к нему отчаянно шли рубины покойной матери - и серьги, и брошь, и диадема…
<br>Не тенью, не робкой просительницей - владычицей уверенной и прекрасной спустилась Ильна в нижнюю залу, на сегодня отданную приезжим комедиантам: по совету все того же вездесущего лэрта Нарра лэрт Тевер не поскупился и выписал труппу аж из самой Акны, пообещав двойную плату в случае, если представление понравится его взыскательной наследнице. Девушка театр не особо жаловала и сильно сомневалась, что на свете найдется такой спектакль, который мог бы целиком ее захватить; но портить отцу удовольствие не хотелось, и она щедро сыпала улыбками направо и налево, пока гости не расселись и представление не началось.
<br>Эта пьеса не походила ни на что из виденного Ильной ранее. Не крикливый и задорный уличный фарс с рогатыми мужьями, неверными женами, ловкими переодеваниями и подмененными детьми - но и не рукозаламывательная трагедия с нечаянными и чаянными муже-, отце- и детоубийствами, где нужно полпьесы, чтобы выговорить полный титул даже самого бедного и незнатного из героев. Это оказалась сказка - странная, печальная, чуть ироничная; видимо, актеры хорошо знали человеческую душу, а женскую в особенности. История про девушку, которую заколдовал злой волшебник, и с тех пор ее не мог увидеть ни один из дорогих ей людей. Бедняжке пришлось наняться в служанки к жестокой трактирщице, которая ей не платила, насмехалась над горем несчастной, считая ее дом и родителей всего лишь выдумкой глупой девчонки, и заставляла ее любезничать с каким-то ужасным молодым человеком, потому что получала от него деньги. Не выдержав этого ужаса, бедная героиня утопилась - и после этого выяснилось, что заколдовать-то ее колдун заколдовал, да не совсем так, как ей мнилось: не близкие люди перестали ее замечать, а она перестала видеть близких людей. Жестокая трактирщица оказалась ее матерью, а кошмарный молодой человек - любящим женихом, который копил деньги на лекарства для своей невесты…
<br>Ильна почти плакала; несколько раз украдкой смахивала слезы - так жалко ей было несчастную - и, в очередной раз пряча глаза за распахнутый веер, почувствовала на себе взгляд Марека. Оказывается, он появился в то время, когда она была совершенно поглощена происходящим на импровизированной сцене, и теперь стоял в нескольких шагах от нее. Девушка улыбнулась, махнула веером в сторону актеров: ну, как вам пьеса? Лэрта Рейдена словно обожгло; он дернулся, будто его застали за бог весть каким неприличным занятием, смутился и больше в ее сторону не глядел.
<br>На пире в ее честь Ильна была обворожительна. Ей хотелось петь, плакать, лететь - зелье действовало, действовало, действовало! Веселая и легкомысленная, напоминающая в новом платье то ли яркую птицу, то ли редкий цветок, она дарила улыбки, болтала, шутила и смеялась так беззаботно, что лэрт Тевер перестал узнавать свою обычно немногословную дочь и кашлянул украдкой, пытаясь скрыть вздох: так похожа была девушка на свою мать, солнечную и жизнерадостную уроженку южной провинции. Слуги сновали между столами, разносили блюда с богатой дичью; тонко звенела сердана - о колдовской ночи и наконец-то разделенной любви; заглушая сердану, галдели гости - съехавшиеся на праздник соседи и их жены, почтенные матроны много старше Ильны; в основном разговоры сводились к назначенной на завтра псовой охоте и достоинствам и недостаткам тех или иных способов варки варенья. Жаром медноликого Тиренха, неистового бога-кузнеца, пылала в зале люстра на двенадцать свечей, и ленива была прикорнувшая за окнами беззвездная тьма, не пытаясь впитать этот огонь в свое ледяное, изъеденное туманами тело.
<br>Марек молчал и пил больше обычного, совсем при этом не пьянея.
<br>Уставшая от шума и веселья именинница выскользнула из-за стола: Ильне давно не хватало воздуха, по шее скользили капельки ледяного пота, а щеки налились восковой бледностью, но только сейчас она сообразила, что может ненадолго подняться на второй этаж, на открытую галерею, и там отдышаться. У дверей девушка споткнулась и скорее всего полетела бы на пол, к дремлющим под столом собакам, если бы не чья-то рука. Лицо человека расплывалась, но не узнать темно-зеленую, с черной меховой опушкой тунику было сложно. Марек.
<br>- Вы бледны - вам, должно быть, нездоровится, - произнес он мягко. Ильна растерялась - не ожидала увидеть его так близко; от напряжения комната приобрела резкость - потное и одухотворенное лицо певца на возвышении, ярко-алое пятно от вина на дорогой итэлийской скатерти, запах проплывающего мимо жареного поросенка на роскошном блюде…
<br>- Отчего вы были сегодня так мрачны? - с удивлением услышала она свой собственный голос. Марек усмехнулся чуть криво:
<br>- Может быть, несравненная лэсса все же позволит мне, недостойному, попытаться выразить словами ее красоту?
<br>Те же слова. Почти те же, если не считать изменившегося смысла. И голос совсем другой - глухой, грустный, с боязливым отзвуком надежды… А ведь и месяца еще не прошло.
<br>Почему-то от этой мысли ей стало не по себе.
<br>Теперь она могла не искать с ним встреч - он сам их искал. Радовался, если удавалось переброситься с ней хоть парой словечек где-нибудь в замке или в саду; на лице Марека все чаще зажигалась улыбка, та самая, которую она так любила, и Ильна отчетливо понимала: она - причина этой улыбки. Это тревожило, это льстило, это пугало; он пытался заговорить с ней, смотрел ласково, а ей все казалось - это зелье смотрит из его зрачков, это зелье говорит его устами, а сам ясноглазый так же далек от нее, как был с самого начала…
<br>Счастья не получалось.
<br>Она перебирала нечастые их встречи, как травинки в горсти. Было очень странно - до-зелья так разительно отличалось от после-зелья… Холодность - и сама любезность. Незамечание - и молчаливое, но от этого не менее пристальное внимание. Равнодушие - и боязнь заговорить из-за страха быть отвергнутым. Так чудно - представлять, что сделал бы он-прежний и что почувствовала бы в ответ она - и видеть, что он говорит другое и она тоже чувствует другое…
<br>Странно - и немножко пугающе. Особенно когда Ильна поняла, что ей не хватает его безразличия, недостает тех времен, когда он был настоящий, когда он еще был самим собой…
<br>Варанг милостивый, что же она натворила?!
<br>Однажды Ильна отважилась заговорить о том, что ее тревожило. С отцом - она отнюдь не относилась к числу тех девушек, которым непременно нужно обнажать перед кем-нибудь душу, просто слишком измучилась за последние дни, а обсудить было больше не с кем.
<br>- Папа… Можно тебя спросить? Если один человек навязывает свою волю другому… ну, силой… или магией… например, заставляет изменить отношение… к себе или другому человеку… как по-твоему, это очень страшно?
<br>- Хм… если честно, мне не кажется, что такое возможно. Даже если оставить вопрос, как именно такое осуществляется, пока человек остается самим собой - его нельзя силой заставить измениться… но если предположить, что кому-то это удалось… да, думаю, человек, на которого воздействовали… таким образом, должен умереть - или преобразиться настолько, что это немногим отличается от смерти. Хотя, конечно, зависит от того, насколько сильно изменилось его отношение. А почему ты спрашиваешь, дочка? Неужели до тебя тоже дошли слухи о грядущем нападении этих проклятых итэлийских колдунов?
<br>- Нет, папа, я не поэтому. Я… я… просто так. Просто поспорила недавно на эту тему, было интересно, что скажешь ты…
<br>Потом - снова выплакивала боль, с ужасом себя спрашивала: неужели я действительно сделала с ним это? Или - еще страшнее: а почему сделала? Оттого, что любила - сильно, до дрожи, и лишь по дурости своей девичьей не задумалась, что на самом-то деле лишаю его воли, убиваю того, кого люблю? Или, может быть, и не любовь это вовсе была - а так, влюбленность первая, щенячья еще, не желание давать - потому что истинная любовь всегда дает, ничего не требуя взамен, и благодарна уже за то, что ее дары не отвергают - а стремление брать, и вся боль, вся мука - от гордости, от жадности, от эгоизма неудовлетворенного, неразбавленного?.. Полно ли, да любила ли я его вообще хоть когда-нибудь? Не оттого ли смогла напоить приворотным зельем, что не нужен он мне на самом деле, а все прочее - прах, чепуха, отговорки, чтобы перед самой собой чистенькой выглядеть… а, Ильна, дочь Тевера, лэрта Сольты? А сейчас отчего так страшно, отчего не могу принудить себя растянуть губы в ответ на его смущенную улыбку - оттого ли, что это уже не он? Или все-таки оттого, что не хочу за него отвечать, что боюсь за него отвечать, вот и тешу себе душеньку, придумывая красивые оправдания?..
<br>И снова был ослепительный, почти осязаемый розовый дух. И было солнце - чуть приглушенные листьями брызги на гладко утоптанной земле беседки; пушистое солнце, дремотное… И снова - он и она, и сердце трепыхалось пойманным листком, заходилось криком, ведь он - рядом, совсем рядом, только протяни руку, и ведь не оттолкнет же, теперь не оттолкнет, и не было больше никаких умных красивых сомнений, никаких колебаний, умеренно добродетельных, только голая, беспомощная радость… Одна на двоих.
<br>- Знаете, лэсса, когда я увидел вас… еще тогда, в нашу самую первую встречу… я подумал: вот идет богиня Эскерда… такая же юная, радостная, точно гимн торжествующей молодости… едва распускающаяся, как весенний листок… такая же светлая - и недоступная. И я запретил себе думать о вас, перестал искать на траве следы ваших ног - и клянусь, никогда бы не нарушил данного себе обещания, но как-то раз… как-то раз - вы вряд ли помните, это должно было показаться вам таким незначительным… клянусь честью, мне не померещилось, вы действительно улыбнулись мне тогда, у дверей комнаты - я как раз собирался уходить, ваш отец провожал меня…
<br>Он говорил и говорил - Ильне было страшно себя, жуть подступала к горлу: рядом с ней сидел не человек, которого она любила - маска вроде тех, что носят актеры, и вот-вот послышится голос из-за кулис, подсказывающий комедианту позабытые слова - и во всем виновата только она, Ильна, это она навязала ему свою волю, это она заставляет его играть эту роль… Но кто же мог знать, что он начнет думать так по-другому - решит, что всегда любил, но прозрел только после того, как выпил зелье…
<br>- И с тех пор… с тех пор - простите мне мою дерзость, лэсса - возможно, это глупо и самонадеянно с моей стороны, но мне не раз казалось, что я ловлю ваш взгляд, вашу улыбку… И ваш отец сказал…
<br>- Что?! Вы говорили с моим отцом?
<br>- Д-да… Вы сердитесь? Но должен же я был узнать - вдруг он уже нашел вам жениха… В таком случае я бы поставил и вас, и его в неловкое положение… Как, вы снова плачете? Опять накололи палец?..
<br>- Не палец. Душу…
<br>
<br>В ту ночь бабке Але не спалось. В окошко светила полная, тугая луна, ползла по полу осторожным прямоугольником, даже жалко было от такой красоты ставнями заслоняться. Оставляя на горделивых елках седые клочья, текли по небу всполошенные облака - вытянуто-черное по темно-серому; в маленькой хижине царил запах травы полянинки, изредка выгоняемый ветром - сбор этого лета, знатная настойка от зубов будет, ох, знатная; любимый внук размеренно сопел на дальней лавке, выпростал руку из-под дохи - молодой еще, жарко, вишь, ему, это ее, старую, что ни день мороз до косточек пробирает, охо-хо… Пойти бы, водички вскипятить, отварчик травяной сделать - глядишь, и уснула бы, как согрелась…
<br>В дверь постучали. Нет - заколотили, забились истошной дробью, но тихо - видно, слаба была рука ночного гостя да непривычна к ударам…
<br>- Иду уже, иду! - крикнула бабка, спуская ноги на пол. - Дверь-то зачем ломаешь, окаянный?
<br>На пороге стояла девушка - из небедной семьи, как определила старуха по первому взгляду. Плащик дорогой, сеточка на волосах - не меньше трех золотых стоит, а то и больше, опять же - сапожки из мягкой кожи, из самого Хашханта небось везли, только там, в пустыне, делают такую обувь, в которой можно пройти по сухим листьям - и не зашуршать… На такие мелочи у колдуньи был глаз острый, приметливый - как иначе, надо же знать, с кого спрашивать медяк, с кого десять, а кто и серебряную монету отдать может… Сегодняшняя гостья - могла, и бабка Ала постаралась взять приветливый тон:
<br>- Чего шумишь, милая? Аль случилось что?
<br>- Вы моя последняя надежда… Понимаете, ваше зелье подействовало, оно было очень хорошее - я подлила ему в кубок, подхожу - а он меня замечает, действительно замечает, без шуток, а потом вообще влю… влюбился, - девушка говорила тихо, но быстро, без передышек, катилась, словно яйцо по ровному столу - старуха едва успевала за ней следить, - Варанг милостивый, но это же так ужасно, это подделка, фальшивка - уже не он, это оно, оно притворяется им…
<br>- Да кто ж притворяется-то? - не выдержала колдунья.
<br>- Зелье. Ваше зелье - то, которое я у вас брала… Я знаю, я виновата, раньше надо было думать - еще тогда… но небо, что же мне теперь делать? Может, его можно напоить чем-нибудь еще… я на все готова, пусть будет, как раньше, пусть не замечает меня, пусть смотрит холодно - лишь бы собой стал, снова превратился в того, кого я люблю… Варанг, я ведь смотреть на него не могу - не его вижу, маску заколдованной актерки из той пьесы… Пожалуйста, сделайте что-нибудь!..
<br>- Э-э, милая, - бабка покачала головой, - кто про уху бает, тот ее и хлебает. Не знаю я обратного зелья, не слыхала да не видывала, а и видела бы - что-то я тебя не припомню… когда, гришь, я тебе склянку-то давала?
<br>Девушка словно и не услышала этого вопроса. Постояла, покусала губу, промолвила размеренно:
<br>- Что ж. Спасибо и на этом. Надеюсь, мы больше никогда не встретимся…
<br>Когда незваной гостьи уж и след простыл, колдунья вспомнила. По-молодому рванулась из хижины, выскочила, точно козочка, позвать хотела - да где там… Не услышит, ох, не услышит, далеко ушла, ноги-то молодые, не чета старым растопыркам… Не крикнула - так и осталась на пороге, на подгнившем бревнышке, зеленовато мерцавшем по краям, под искристым ночным ветром. Потом поплотнее закуталась в шаль и пошла в дом.
<br>
<br>К величайшему изумлению лэрта Тевера, на следующий день его непоследовательная дочь попросилась в столицу, в гости к тетке. Через три дня Ильна уехала - в сильной спешке, по рассеянности оставив половину из тех вещей, какие собиралась взять с собой. Видимо, та же забывчивость стала причиной того, что ответа на предложение Марека она так и не дала. Лэрт Рейден последовал за ней в Акну - не собирался оставлять это просто так, намереваясь получить от странно ведущей себя возлюбленной либо внятное "да", либо не менее внятное "нет". Бабка Ала досушила полянинку, связала в пучок и повесила на гвоздь над притолокой - пусть отпугивает лихих людей, пока в отвар не пойдет; а ее предприимчивый внучек целую седьмицу не мог спать на спине и еще седьмицу чесался, вспоминая неласковым словом бабкины розги. Впрочем, на несправедливость наказания он не жаловался: и впрямь, нечего было отдавать за какой-то дрянной кинжальчик последний пузырек настойки от зубной боли…
<br>
<br>Москва, ноябрь 2003 г. AD
<br>
<br>
<br>…Ночь. Темно-лиловое небо в прорехах-звездах - точно чулок, натянутый на грибок для штопки. Ветер. Бродит недовольно, хлюпает раскисшим ставнем скособочившейся избушки.
<br>Стук.
<br>…Дверь открыл парнишка - лет восемь, не старше - кудлатый, сонный, в одной ветхой рубашонке, независимо почесывающийся под левой лопаткой. Ильна удивилась - она ждала другого. Ядовитых змей, с шипением уползающих под порог, клыкастых демонов, стерегущих вход, ожившую метлу вместо привратника… Или хотя бы саму колдунью.
<br>- А где… - спросила она растерянно и умолкла, не докончив фразы.
<br>- Бабка Ала-то? - малец попался сообразительный. А может, просто успел насмотреться на таких вот недотеп-девиц, как она, Ильна. - А в деревню пошла. У старой Риклы дочка рожает, так она к ней, на всю ночь.
<br>- Как… на всю ночь?
<br>Вопрос вырвался сам собой. Глупый до невозможности - сказала и сама почувствовала, как алой краской разлился по лицу стыд. Мальчик стоял на пороге; зевал во весь щербатый рот. В доме за его спиной горела лучина, потрескивало, плясало маленькое пламя, делая из тени ребенка то что-то нечеловечески прекрасное, то нечеловечески уродливое. Ильна решилась.
<br>- Мальчик, ты случайно не знаешь… ну, может, она тебе говорила или еще что… в общем, ты не мог бы мне дать приворотного зелья? Совсем чуть-чуть… Мне очень надо… Для одного человека… - добавила, спохватившись, - ты не думай, я заплачу! У меня есть деньги! Вот! - торопливо полезла под плащ, рванула завязки кошелька, наугад выхватила золотой. - Хочешь? Держи!
<br>Паренек шмыгнул носом. Монету не взял.
<br>- Я больше рогатку хочу, - сообщил он, глядя куда-то поверх Ильны. - В белок стрелять.
<br>Ильна была готова заплакать от отчаяния. И тут ее осенило.
<br>- Мальчик, а хочешь кинжал? Настоящий? - пальцы коснулись чехольчика, висевшего на поясе, нащупали витую рукоять. - Смотри, какой красивый! Им что хочешь можно сделать: и лодочку выстругать, и монету пополам разрезать, и… и… и вообще все! Он знаешь какой острый?!
<br>Парнишка выслушал эту тираду безразлично, один лишь раз скосил глаза на изящную безделушку, которую ему настойчиво совала ночная гостья. И когда он, немного подумав, деловито кивнул и потянулся за кинжальчиком - она была готова прыгать от нежданого счастья.
<br>…Нос Небесного Пса еще не успел коснуться горизонта, а Ильна, дочь Тевера, лэрта Сольты, уже спешила домой по узкой, перевитой корнями тропинке, прижимая к груди заветную склянку с зельем - словно мать, вырвавшая из чужих лап младенца.
<br>
<br>…Впервые они встретились около двух лет назад, когда ей только-только сравнялось шестнадцать. Тогда он показался Ильне героем из древних сказаний, потомком Богов из-за Моря, что пришли на землю Вольных лэртов в те незапамятные времена, когда и лэртов-то никаких еще не появилось на свет, и даже Старую Акну еще не построили. Ростом чуть выше девушки, он был так широк в плечах и крепок в кости, что рядом с ним она казалась себе стрекозой - маленькой, хрупкой, быстрой… Светлые волосы, белесые брови, странные, будто выцветшие ресницы, бледная, быстро обгорающая кожа - и как его род умудрился сохранить эти капельки древней крови? Сама Ильна, хоть и знала по именам всех своих благородных предков до двенадцатого колена, подобной изысканностью облика похвастаться не могла: волосы у нее были черные, жесткие, чуть волнистые, а кожа смуглая, как у простой крестьянки…
<br>Ей понравилось его имя - тяжелое, ночное, чуть горьковатое на вкус: Марек, лэрт Рейдена… новый лэрт - его отец недавно скончался, и воспитывавшийся в столице наследник переехал в фамильное гнездо, чтобы управлять своими землями. Ей понравилось, как он двигается - тяжелая, размеренная походка человека, который знает цену и себе, и всему, что его окружает; удивительно плавные, точные, скупые жесты… И наконец, у Ильны перехватило дух от его улыбки - смущенной, неловкой от детской своей открытости, лучистой, ясной, теплой…
<br>Словом, девушка влюбилась. Как осозналось чуть позже - без памяти, без взаимности.
<br>Время от времени Марек заезжал в их замок - неожиданно нашел общий язык с лэртом Тевером; Ильна никак не могла решить, о чем этот сдержанный, немногословный, привыкший к столичной суете, но не растворившийся в ней человек мог говорить с ее отцом - резким, упрямым, по-своему душевным старым воякой, который не интересовался ничем, кроме доспехов и оружия… Тем не менее, факт оставался фактом: три-четыре раза в месяц, а то и чаще, носилки Марека появлялись перед замком, и его доверенный слуга, такой же молчаливый, как хозяин, грохотал кулаком в ворота, требуя впустить дорогих гостей. Тогда девушка набиралась смелости, повертевшись перед зеркалом, отбирала у якобы нерасторопной служанки очередную бутыль вина и несла ее в завешанную гобеленами залу, где лэрт Тевер обычно принимал гостей. Ильна пробиралась в комнату тихонько, незаметно - только чуть слышно шуршал по полу ее подол, да теплели глаза у глядящих на нее со стен вытканных охотников - так же бесшумно ставила бутыль на низкий, инкрустированный перламутром столик - приданое покойной матери, а потом уходила, спиной чувствуя одобрительный взгляд отца и не замечающий - гостя…
<br>Это было радостью. Это было болью. Увидеть самой - и при этом остаться невидимой. Это было жизнью. Это - было…
<br>Однажды Марек все-таки соизволил ее заметить. Сказал лэрту Теверу, что тот вырастил прехорошенькую дочь, и посоветовал выдать ее замуж, да поскорее, а то молодой девушке, должно быть, тоскливо в этой глуши, даже если эта глушь - один из самых богатых лэртов страны, и в замке постоянно гостит то бродячий певец, то странствующие комедианты… Что ответил отец, Ильна не слышала: подобрала юбки и опрометью выбежала из комнаты, едва не задохнувшись от боли - так неожиданно обидно прозвучали его слова.
<br>Нет, она, конечно, знала, что гость не питает к ней особо нежных чувств - какие тут чувства, когда едва замечают! - но одно дело знать, а другое - слышать, как он советует выдать ее замуж, так равнодушно, холодно, так, так… ни за что…
<br>К вечеру девушка выплакала все слезы, какие у нее нашлись, и отважилась наконец выползти из своего убежища - маленького садика во внутреннем дворе, исправно снабжавшего замок цветами роскошными и диковинными. А потом долго и вдохновенно врала отцу, что не хочет замуж и в гости к тете тоже не хочет, зачем ей эта столица, не чувствует она в себе ни малейшего желания ни детей рожать, ни быть хозяйкой какого-нибудь совершенно постороннего мужа, ей и с отцом хорошо, в родной Сольте, где она всех знает и ко всем привыкла… Кажется, лэрт Тевер ей даже поверил.
<br>А потом было совсем плохо. Как-то раз Марек приехал крайне неудачно: у отца Ильны разболелись старые раны, и его давний друг, лэрт Нарр, прислал ему собственного лекаря - как было написано в сопроводительном письме, "лучшего во всей Акне". Приезжий врачеватель потребовал кувшин чистой воды, бинт, маленькую жаровню и человека, чтобы втащить наверх баул с лекарствами, после чего энергично занялся пациентом. Таким образом, принять гостя лэрт Тевер никак не мог - и кокетливая служанка проводила Марека к молодой госпоже.
<br>Ильне плохо запомнилась эта встреча: предательница-память уворачивалась, пряталась, не отдавала… Сколько проговорили? О чем? Ведь в первый раз наедине были, в первый раз - так долго…
<br>Шелковисто-багровые вьющиеся розы - точно змеи, оплетающие беседку. Сладкий запах, крепкий, будто поцелуй любовника, какой бывает только в солнечное безветрие и пьянит не хуже вина. Вышивка, распяленная в тонком металлическом обруче: букет цветов, таких же пышных, как те, на стенах. Кружевная оборка на подоле платья, красноватая утоптанная земля под оборкой - не было сил поднять глаза, и сердце стучало часто, отчаянно, горели уши, а слова не шли на язык.
<br>Кажется, он говорил что-то вежливое - о погоде, о вышивке, о медовом гудении пчел… А потом спросил - в лоб: может быть, благородная лэсса согласится, если он, недостойный, поучится говорить ей комплименты? Он слишком давно разговаривал с дамами… отвык… забыл… никогда не умел…
<br>Обида была жгучей. Незаслуженной. Нахлынула со всех сторон. Комплименты, да? Учиться - на ней? Мол, для тебя, маленькая дурочка, и такие сойдут, а если не получится сказать приятное - что ж, и не больно-то хотелось. Все равно те, красивые, настоящие, которым так хочется польстить, и не думаешь - а само выходит… все равно они там, в столице, в Акне, такие уверенные в себе, привыкшие к восхищению… Ну да, разве может с ними сравниться провинциалка, больше похожая на крестьянку, чем на знатную даму, да к тому же еще в безбожно немодных платьях?
<br>И все равно - больно.
<br>- Что с вами, благородная лэсса? У вас на глазах слезы…
<br>- Это так, это ничего… Палец, всего лишь палец наколола…
<br>Терпеть эту муку и дальше Ильна не смогла. Ночью, когда все уснули, девушка поплотнее закуталась в плащ, подумав, прихватила с собой кинжальчик и несколько золотых, выбралась из замка через неприметную боковую дверь и поспешила в лес, свернула на корявую тропинку - к бабке Але, известной на всю округу колдунье, про которую служанки говорили, что присушить парня ей так же просто, как иному - выпить глоток воды, и молчать она-де тоже умеет…
<br>
<br>Напоить Марека приворотным зельем оказалось на удивление просто. Драгоценное вино, привезенное с юга, из далекой Итэлии, какое пьют не бутылками - чашами, смакуя каждый глоток божественной жидкости, медленно, чтобы растянуть удовольствие, пока не разольется по жилам пряное тепло и не исчезнут с нёба последние искорки нежного вкуса… Опорожнить в серебряный кубок склянку с зельем - и, с трудом натянув на лицо улыбку, подать вино лэрту Теверу и его гостю под укоризненными взглядами вытканных охотников… самой протянуть Мареку напиток, кокетливо поправить прическу - убрать под золотую сетку выбившийся темный локон… едва заметил, ну да ничего - это скоро кончится…
<br>Девушка не знала, как быстро начнет действовать зелье бабки Алы. Оказалось - в тот же день. Якобы нечаянно столкнулась с гостем, когда тот уходил, приветливо улыбнулась, проверяя - и не поверила своим глазам: столь равнодушный и недоступный прежде, он вдруг взглянул на нее! Ну ладно, не влюбленно - но хотя бы заинтересованно! Как-то по-новому взглянул - будто только что увидел, только что понял, что она не мебель, а человек…
<br>Через три дня был праздник - лэрт Тевер решил пышно отметить день совершеннолетия своей единственной дочери и наследницы. Ильну обрядили в новехонькое темно-красное платье со смелым вырезом, чуть завышенной талией и свободными от локтя рукавами - все по последней столичной моде; впрочем, девушка была вынуждена признать, что мода в данном случае пришлась как нельзя более кстати: новое платье представляло ее смуглую кареглазую красоту в выгодном свете, и к нему отчаянно шли рубины покойной матери - и серьги, и брошь, и диадема…
<br>Не тенью, не робкой просительницей - владычицей уверенной и прекрасной спустилась Ильна в нижнюю залу, на сегодня отданную приезжим комедиантам: по совету все того же вездесущего лэрта Нарра лэрт Тевер не поскупился и выписал труппу аж из самой Акны, пообещав двойную плату в случае, если представление понравится его взыскательной наследнице. Девушка театр не особо жаловала и сильно сомневалась, что на свете найдется такой спектакль, который мог бы целиком ее захватить; но портить отцу удовольствие не хотелось, и она щедро сыпала улыбками направо и налево, пока гости не расселись и представление не началось.
<br>Эта пьеса не походила ни на что из виденного Ильной ранее. Не крикливый и задорный уличный фарс с рогатыми мужьями, неверными женами, ловкими переодеваниями и подмененными детьми - но и не рукозаламывательная трагедия с нечаянными и чаянными муже-, отце- и детоубийствами, где нужно полпьесы, чтобы выговорить полный титул даже самого бедного и незнатного из героев. Это оказалась сказка - странная, печальная, чуть ироничная; видимо, актеры хорошо знали человеческую душу, а женскую в особенности. История про девушку, которую заколдовал злой волшебник, и с тех пор ее не мог увидеть ни один из дорогих ей людей. Бедняжке пришлось наняться в служанки к жестокой трактирщице, которая ей не платила, насмехалась над горем несчастной, считая ее дом и родителей всего лишь выдумкой глупой девчонки, и заставляла ее любезничать с каким-то ужасным молодым человеком, потому что получала от него деньги. Не выдержав этого ужаса, бедная героиня утопилась - и после этого выяснилось, что заколдовать-то ее колдун заколдовал, да не совсем так, как ей мнилось: не близкие люди перестали ее замечать, а она перестала видеть близких людей. Жестокая трактирщица оказалась ее матерью, а кошмарный молодой человек - любящим женихом, который копил деньги на лекарства для своей невесты…
<br>Ильна почти плакала; несколько раз украдкой смахивала слезы - так жалко ей было несчастную - и, в очередной раз пряча глаза за распахнутый веер, почувствовала на себе взгляд Марека. Оказывается, он появился в то время, когда она была совершенно поглощена происходящим на импровизированной сцене, и теперь стоял в нескольких шагах от нее. Девушка улыбнулась, махнула веером в сторону актеров: ну, как вам пьеса? Лэрта Рейдена словно обожгло; он дернулся, будто его застали за бог весть каким неприличным занятием, смутился и больше в ее сторону не глядел.
<br>На пире в ее честь Ильна была обворожительна. Ей хотелось петь, плакать, лететь - зелье действовало, действовало, действовало! Веселая и легкомысленная, напоминающая в новом платье то ли яркую птицу, то ли редкий цветок, она дарила улыбки, болтала, шутила и смеялась так беззаботно, что лэрт Тевер перестал узнавать свою обычно немногословную дочь и кашлянул украдкой, пытаясь скрыть вздох: так похожа была девушка на свою мать, солнечную и жизнерадостную уроженку южной провинции. Слуги сновали между столами, разносили блюда с богатой дичью; тонко звенела сердана - о колдовской ночи и наконец-то разделенной любви; заглушая сердану, галдели гости - съехавшиеся на праздник соседи и их жены, почтенные матроны много старше Ильны; в основном разговоры сводились к назначенной на завтра псовой охоте и достоинствам и недостаткам тех или иных способов варки варенья. Жаром медноликого Тиренха, неистового бога-кузнеца, пылала в зале люстра на двенадцать свечей, и ленива была прикорнувшая за окнами беззвездная тьма, не пытаясь впитать этот огонь в свое ледяное, изъеденное туманами тело.
<br>Марек молчал и пил больше обычного, совсем при этом не пьянея.
<br>Уставшая от шума и веселья именинница выскользнула из-за стола: Ильне давно не хватало воздуха, по шее скользили капельки ледяного пота, а щеки налились восковой бледностью, но только сейчас она сообразила, что может ненадолго подняться на второй этаж, на открытую галерею, и там отдышаться. У дверей девушка споткнулась и скорее всего полетела бы на пол, к дремлющим под столом собакам, если бы не чья-то рука. Лицо человека расплывалась, но не узнать темно-зеленую, с черной меховой опушкой тунику было сложно. Марек.
<br>- Вы бледны - вам, должно быть, нездоровится, - произнес он мягко. Ильна растерялась - не ожидала увидеть его так близко; от напряжения комната приобрела резкость - потное и одухотворенное лицо певца на возвышении, ярко-алое пятно от вина на дорогой итэлийской скатерти, запах проплывающего мимо жареного поросенка на роскошном блюде…
<br>- Отчего вы были сегодня так мрачны? - с удивлением услышала она свой собственный голос. Марек усмехнулся чуть криво:
<br>- Может быть, несравненная лэсса все же позволит мне, недостойному, попытаться выразить словами ее красоту?
<br>Те же слова. Почти те же, если не считать изменившегося смысла. И голос совсем другой - глухой, грустный, с боязливым отзвуком надежды… А ведь и месяца еще не прошло.
<br>Почему-то от этой мысли ей стало не по себе.
<br>Теперь она могла не искать с ним встреч - он сам их искал. Радовался, если удавалось переброситься с ней хоть парой словечек где-нибудь в замке или в саду; на лице Марека все чаще зажигалась улыбка, та самая, которую она так любила, и Ильна отчетливо понимала: она - причина этой улыбки. Это тревожило, это льстило, это пугало; он пытался заговорить с ней, смотрел ласково, а ей все казалось - это зелье смотрит из его зрачков, это зелье говорит его устами, а сам ясноглазый так же далек от нее, как был с самого начала…
<br>Счастья не получалось.
<br>Она перебирала нечастые их встречи, как травинки в горсти. Было очень странно - до-зелья так разительно отличалось от после-зелья… Холодность - и сама любезность. Незамечание - и молчаливое, но от этого не менее пристальное внимание. Равнодушие - и боязнь заговорить из-за страха быть отвергнутым. Так чудно - представлять, что сделал бы он-прежний и что почувствовала бы в ответ она - и видеть, что он говорит другое и она тоже чувствует другое…
<br>Странно - и немножко пугающе. Особенно когда Ильна поняла, что ей не хватает его безразличия, недостает тех времен, когда он был настоящий, когда он еще был самим собой…
<br>Варанг милостивый, что же она натворила?!
<br>Однажды Ильна отважилась заговорить о том, что ее тревожило. С отцом - она отнюдь не относилась к числу тех девушек, которым непременно нужно обнажать перед кем-нибудь душу, просто слишком измучилась за последние дни, а обсудить было больше не с кем.
<br>- Папа… Можно тебя спросить? Если один человек навязывает свою волю другому… ну, силой… или магией… например, заставляет изменить отношение… к себе или другому человеку… как по-твоему, это очень страшно?
<br>- Хм… если честно, мне не кажется, что такое возможно. Даже если оставить вопрос, как именно такое осуществляется, пока человек остается самим собой - его нельзя силой заставить измениться… но если предположить, что кому-то это удалось… да, думаю, человек, на которого воздействовали… таким образом, должен умереть - или преобразиться настолько, что это немногим отличается от смерти. Хотя, конечно, зависит от того, насколько сильно изменилось его отношение. А почему ты спрашиваешь, дочка? Неужели до тебя тоже дошли слухи о грядущем нападении этих проклятых итэлийских колдунов?
<br>- Нет, папа, я не поэтому. Я… я… просто так. Просто поспорила недавно на эту тему, было интересно, что скажешь ты…
<br>Потом - снова выплакивала боль, с ужасом себя спрашивала: неужели я действительно сделала с ним это? Или - еще страшнее: а почему сделала? Оттого, что любила - сильно, до дрожи, и лишь по дурости своей девичьей не задумалась, что на самом-то деле лишаю его воли, убиваю того, кого люблю? Или, может быть, и не любовь это вовсе была - а так, влюбленность первая, щенячья еще, не желание давать - потому что истинная любовь всегда дает, ничего не требуя взамен, и благодарна уже за то, что ее дары не отвергают - а стремление брать, и вся боль, вся мука - от гордости, от жадности, от эгоизма неудовлетворенного, неразбавленного?.. Полно ли, да любила ли я его вообще хоть когда-нибудь? Не оттого ли смогла напоить приворотным зельем, что не нужен он мне на самом деле, а все прочее - прах, чепуха, отговорки, чтобы перед самой собой чистенькой выглядеть… а, Ильна, дочь Тевера, лэрта Сольты? А сейчас отчего так страшно, отчего не могу принудить себя растянуть губы в ответ на его смущенную улыбку - оттого ли, что это уже не он? Или все-таки оттого, что не хочу за него отвечать, что боюсь за него отвечать, вот и тешу себе душеньку, придумывая красивые оправдания?..
<br>И снова был ослепительный, почти осязаемый розовый дух. И было солнце - чуть приглушенные листьями брызги на гладко утоптанной земле беседки; пушистое солнце, дремотное… И снова - он и она, и сердце трепыхалось пойманным листком, заходилось криком, ведь он - рядом, совсем рядом, только протяни руку, и ведь не оттолкнет же, теперь не оттолкнет, и не было больше никаких умных красивых сомнений, никаких колебаний, умеренно добродетельных, только голая, беспомощная радость… Одна на двоих.
<br>- Знаете, лэсса, когда я увидел вас… еще тогда, в нашу самую первую встречу… я подумал: вот идет богиня Эскерда… такая же юная, радостная, точно гимн торжествующей молодости… едва распускающаяся, как весенний листок… такая же светлая - и недоступная. И я запретил себе думать о вас, перестал искать на траве следы ваших ног - и клянусь, никогда бы не нарушил данного себе обещания, но как-то раз… как-то раз - вы вряд ли помните, это должно было показаться вам таким незначительным… клянусь честью, мне не померещилось, вы действительно улыбнулись мне тогда, у дверей комнаты - я как раз собирался уходить, ваш отец провожал меня…
<br>Он говорил и говорил - Ильне было страшно себя, жуть подступала к горлу: рядом с ней сидел не человек, которого она любила - маска вроде тех, что носят актеры, и вот-вот послышится голос из-за кулис, подсказывающий комедианту позабытые слова - и во всем виновата только она, Ильна, это она навязала ему свою волю, это она заставляет его играть эту роль… Но кто же мог знать, что он начнет думать так по-другому - решит, что всегда любил, но прозрел только после того, как выпил зелье…
<br>- И с тех пор… с тех пор - простите мне мою дерзость, лэсса - возможно, это глупо и самонадеянно с моей стороны, но мне не раз казалось, что я ловлю ваш взгляд, вашу улыбку… И ваш отец сказал…
<br>- Что?! Вы говорили с моим отцом?
<br>- Д-да… Вы сердитесь? Но должен же я был узнать - вдруг он уже нашел вам жениха… В таком случае я бы поставил и вас, и его в неловкое положение… Как, вы снова плачете? Опять накололи палец?..
<br>- Не палец. Душу…
<br>
<br>В ту ночь бабке Але не спалось. В окошко светила полная, тугая луна, ползла по полу осторожным прямоугольником, даже жалко было от такой красоты ставнями заслоняться. Оставляя на горделивых елках седые клочья, текли по небу всполошенные облака - вытянуто-черное по темно-серому; в маленькой хижине царил запах травы полянинки, изредка выгоняемый ветром - сбор этого лета, знатная настойка от зубов будет, ох, знатная; любимый внук размеренно сопел на дальней лавке, выпростал руку из-под дохи - молодой еще, жарко, вишь, ему, это ее, старую, что ни день мороз до косточек пробирает, охо-хо… Пойти бы, водички вскипятить, отварчик травяной сделать - глядишь, и уснула бы, как согрелась…
<br>В дверь постучали. Нет - заколотили, забились истошной дробью, но тихо - видно, слаба была рука ночного гостя да непривычна к ударам…
<br>- Иду уже, иду! - крикнула бабка, спуская ноги на пол. - Дверь-то зачем ломаешь, окаянный?
<br>На пороге стояла девушка - из небедной семьи, как определила старуха по первому взгляду. Плащик дорогой, сеточка на волосах - не меньше трех золотых стоит, а то и больше, опять же - сапожки из мягкой кожи, из самого Хашханта небось везли, только там, в пустыне, делают такую обувь, в которой можно пройти по сухим листьям - и не зашуршать… На такие мелочи у колдуньи был глаз острый, приметливый - как иначе, надо же знать, с кого спрашивать медяк, с кого десять, а кто и серебряную монету отдать может… Сегодняшняя гостья - могла, и бабка Ала постаралась взять приветливый тон:
<br>- Чего шумишь, милая? Аль случилось что?
<br>- Вы моя последняя надежда… Понимаете, ваше зелье подействовало, оно было очень хорошее - я подлила ему в кубок, подхожу - а он меня замечает, действительно замечает, без шуток, а потом вообще влю… влюбился, - девушка говорила тихо, но быстро, без передышек, катилась, словно яйцо по ровному столу - старуха едва успевала за ней следить, - Варанг милостивый, но это же так ужасно, это подделка, фальшивка - уже не он, это оно, оно притворяется им…
<br>- Да кто ж притворяется-то? - не выдержала колдунья.
<br>- Зелье. Ваше зелье - то, которое я у вас брала… Я знаю, я виновата, раньше надо было думать - еще тогда… но небо, что же мне теперь делать? Может, его можно напоить чем-нибудь еще… я на все готова, пусть будет, как раньше, пусть не замечает меня, пусть смотрит холодно - лишь бы собой стал, снова превратился в того, кого я люблю… Варанг, я ведь смотреть на него не могу - не его вижу, маску заколдованной актерки из той пьесы… Пожалуйста, сделайте что-нибудь!..
<br>- Э-э, милая, - бабка покачала головой, - кто про уху бает, тот ее и хлебает. Не знаю я обратного зелья, не слыхала да не видывала, а и видела бы - что-то я тебя не припомню… когда, гришь, я тебе склянку-то давала?
<br>Девушка словно и не услышала этого вопроса. Постояла, покусала губу, промолвила размеренно:
<br>- Что ж. Спасибо и на этом. Надеюсь, мы больше никогда не встретимся…
<br>Когда незваной гостьи уж и след простыл, колдунья вспомнила. По-молодому рванулась из хижины, выскочила, точно козочка, позвать хотела - да где там… Не услышит, ох, не услышит, далеко ушла, ноги-то молодые, не чета старым растопыркам… Не крикнула - так и осталась на пороге, на подгнившем бревнышке, зеленовато мерцавшем по краям, под искристым ночным ветром. Потом поплотнее закуталась в шаль и пошла в дом.
<br>
<br>К величайшему изумлению лэрта Тевера, на следующий день его непоследовательная дочь попросилась в столицу, в гости к тетке. Через три дня Ильна уехала - в сильной спешке, по рассеянности оставив половину из тех вещей, какие собиралась взять с собой. Видимо, та же забывчивость стала причиной того, что ответа на предложение Марека она так и не дала. Лэрт Рейден последовал за ней в Акну - не собирался оставлять это просто так, намереваясь получить от странно ведущей себя возлюбленной либо внятное "да", либо не менее внятное "нет". Бабка Ала досушила полянинку, связала в пучок и повесила на гвоздь над притолокой - пусть отпугивает лихих людей, пока в отвар не пойдет; а ее предприимчивый внучек целую седьмицу не мог спать на спине и еще седьмицу чесался, вспоминая неласковым словом бабкины розги. Впрочем, на несправедливость наказания он не жаловался: и впрямь, нечего было отдавать за какой-то дрянной кинжальчик последний пузырек настойки от зубной боли…
<br>
<br>Москва, ноябрь 2003 г. AD
<br>
<br>