Охота (Песчаный Лис, рассказ)

…Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
(Данте, "Ад", песнь первая)

Рагыкожар был самым молодым и неудачливым охотником в деревне, но жена его была писаной красавицей. Старые мудрые следопыты из тех, кто знает окрестные леса как свои пять пальцев, не могли отвести глаз от жены Рагыкожара, когда возвращались с добычей в сумерках - она стояла у покосившейся калитки и вглядывалась в даль, надеясь узнать в темени невысокую фигуру мужа. Даже старый Дед с больными ногами и слабой памятью цокал языком, пока внук проносил его на водопой на закорках мимо огорода Рагыкожара каждое солнечное утро.
Рагыкожар никогда не возвращался домой засветло, так как считал недостойным являться домой с пустыми руками. Вечером в спасительную темноту выползали норные твари, а охотник бил их острогой в хрупкие грязные спины. Никто больше не охотился на эту живность, ведь считалось, что они-то и приносят неудачу Рагыкожару - почему ещё он бродит по лесу дольше остальных, ловких и метких? Парень-то с виду не ротозей, чинит крышу дома, оставшегося от тестя, скоро и до калитки руки дойдут. Сделает красивое крыльцо, с резными столбиками и лесенкой со священными ступеньками. Жена будет тогда ждать любимого, сидя на перильцах, как настоящая знатная дама.
Первое утро после вечера памяти Всех Героев - святое для охотника. Все шесть деревенских добытчиков выходят на деревенскую площадь и по очереди стучатся к колдунье, а та впускает их по своему усмотрению и наделяет дарами, амулетами и заклинает духов.
Как всегда, Рагыкожар последним покинул темную хижину, пропитанную таинственным колдовством и поднял с земли свою острую рогатину, заботливо стряхнув наметенную пыль с железного наконечника. Мешочек с оберегами качнулся в сторону ворот Захода солнца, прошептал кто-то из провожающих. Охотник поклонился подсказчику и отправился в путь, считая шаги от площади до ворот - не просто по привычке, а как сказано колдуньей. Жена сейчас копается в траве, подумал Рагыкожар. Вспомню о ней, когда буду проходить через ворота.
Лес показался неожиданно высоким и щетинистым, когда Рагыкожар рассмотрел его сблизи. Дорогу с обеих сторон подминали под себя колючие кустарники, а сквозь натоптанный песок местами вспучивались шляпки грибов. По этому пути уже давно никто не ходил, кроме охотников деревни. В былые времена здесь проезжали даже колёсные повозки, запряженные то лошадьми, то быками. Лес, наверное, был светлее, а значит, мертвее. Звери любят мрачные своды свисающих ветвей, пьют из хлюпающих болот самую вкусную воду. Люди в ней тонут, но это если боги так хотят. Кто же с богами будет спорить. Им надо молиться и петь песни.
На входе в гнетущие дебри Рагыкожар присел, пытаясь углядеть в траве курильницу. Вот она, каменная чашечка с выбитыми цветами - божественными символами. Надо положить в неё лепешку и зажечь хворост, это в честь дороги и её хозяина. Дымок заклубился над курильницей и растёкся по краям, зарываясь в траву, но Рагыкожар уже шагал дальше, не обратив внимания на добрый знак. Тридцать шагов - оглянись направо, в гущу еловых веток. Охотник прихлопнул по коленям и тихо зашептал:

Тебе, священный дух из веток,
Я посвящаю этот свиток.
Помоги скрыться в твоей траве,
Потуши солнце в минуту бегства.
Сок твоих берез повредит отраве,
От чужого глаза спасёт листва.
Всё, что осталось после жатвы,
Я принесу тебе для жертвы.
Как бы мне в чёрной глуши не пасть,
Не найти смерти в болотном смраде,
Не провалиться в пустую пропасть,
На поля успеть в должный срок, к страде.
За лисью мудрость да за пёсью
Отдал бы руку до запястья.
Я принёс много еды тебе,
Вот ещё нож и браслет из кости.
Не забудь, мудрый, о моём хлебе,
Я всего муха в твоей горсти.

С закрытыми глазами Рагыкожар нащупал в мешочке колдуньи крохотный нож и швырнул его в ветки перед собой. Не дождавшись ни звука, он кинул туда же изящный браслет и горсть зерна. Не забудь, мудрый, о моём хлебе, Рагыкожар бросился бежать, размахивая рогатиной. Я всего муха в твоей горсти, он споткнулся и растянулся в липкой грязи. Торжетсвенный ритуал окончен, можно идти выслеживать зверя.
В грязи виделись очертания лап большой рыси. Она шла здесь неторопливо и беспечно, но прошло уже несколько часов. Здесь она обнюхала кости зайца, обглоданные муравьями или кем пострашнее, потом прыгнула в заросли. Там след не выявить. Рагыкожар встал с колен, сплюнул едкую грязь, по которой определял время прохождения животного по дороге. Надо не отвлекаться, идти дальше, туда, где скачут зайцы и рябчики вспархивают с хлопаньем из-под осторожных ног. Там можно бить без промаха, нагрузить пояс добычей на радость жене и старейшинам - наконец-то из молодого неудачника получается настоящий лесной охотник. Рагыкожар задумчиво брёл по дороге, которая уже превратилась в вязкую тропку, заросшую серо-зеленым мхом. До заповедных лугов ещё долго, часа три ходу. Вряд ли что-то выскочит под ноги на пути. Охотники постарше сами сходят с тропы и, не удаляясь далеко от деревни, выискивают птицу и зверя в густом буреломе. Рагыкожар боялся заблудиться и всегда шел по дороге дальше прочих, мечтая наткнуться на обильные угодья, о которых говорят сказки. Однажды он почти дошел, но солнце багровело в зубчатых листьях клёнов, значит, милая вышла из дому и хмурит брови, напрягает светлые глаза, ищет знакомый силуэт в тумане. Надо домой торопиться, по пути цепляя ночных зверьков - проклятых, но вкусных.
Заповедные луга ещё не виделись сквозь просветы. Впереди вырос холм, Рагыкожар решил не огибать его, а срезать путь прямо через возвышенность. С неё ничего не было видно, высокие кусты заслоняли даль. Проломившись сквозь предательскую растительность, охотник вышел на тропку вновь, протёр лицо, облипшее паутиной. Вскоре Рагыкожар убедился, что тропы дальше нет.
Рагыкожар не удивился, колдунья говорила о том, что до лугов не добраться по торному пути. Идти просто вперед и всё.
Солнца не было весь день, поэтому охотник не следил за движением золотого шара по хрустальному куполу, а может быть, круглого блина по заморскому фарфоровому блюду. Рагыкожар не знал, чему верить в вопросах мирозданья - жене или колдунье. Женщины в деревне ведь все колдуньи, только некоторые выходят за парней, а некоторые нет. Шар-блин солнца, прячась в тучах, упал за горизонт. Сумерки пропитали нехитрую одежду охотника и заволокли глаза. Темнело очень быстро, усилившийся ветер гнул деревья, скрывая посиневшее небо. Внезапно Рагыкожар осознал, что не вернется домой никогда. Если продолжит поиски спасительных лугов, населенных несметным количеством дичи. Это дело героев, а не неудачливых нищих охотников. Милая вышла из дому и хмурит брови, опять вспомнилось Рагыкожару её всегда удивленное лицо. Почему она вышла замуж за бездаря, не знали даже мудрые её родители. Никто не знал, а она молчала и смеялась. Иногда она шептала спящему мужу, у тебя всё получится, ты убьешь самого большого и свирепого кабана черных болот, я сделаю из него много котлов супа и жареного мяса. Но не верила своим словам и плакала, потому что ей казалось, что она несчастна.
Рагыкожар сжался в комок под невысоким раскидистым кленом, вспоминая жену. О мудрый отец невесты моей, глядящий сквозь запотевшие окна, дай с дочерью свою рогатину, молил Рагыкожар по подсказке колдуньи. Утраченный давним героем в схватке с медведем и найденный мной нож и перья из хвоста короля тетеревов я добыл для тебя, Рагыкожар взывал в священном танце. И будущий тесть не корил дочь за выбор, веря её чуткому сердцу. Ветром пошевелило клен, несколько капель упало на горячий лоб охотника, почти уже задремавшего. Оплаканный кленом охотник, увидел Рагыкожар себя со стороны. Призрак неведомого зверя выступил из мгды и метнулся прочь, испуганный свистом древка рогатины охотника, а тот вновь предался воспоминаниям, помогающим скоротать ночь. Вернись, вернись, кричала, беснуясь, мать невесты, и это тоже подсказала колдунья, ведь её все слушались - самой старой и мудрой в деревне.Вернись, вернись, а Рагыкожар уводил жену по улице в свой домишко, который сгорел через месяц. Так началось плохое время для пары, хоть и перебрались они в старый дом тестя, съеденного уже червями. Хриплый голос разбуженного ворона вырвал Рагыкожара из дрёмы, напомнил о полночной нечисти. Охотник суматошно отыскал на груди мешочек, выудил два золочёных колечка, надел на пальцы. Спать было бы безумием, пришло ему в голову. Рагыкожар ссутулился поудобнее и тихонько запел:

Не кричи, полночный ворон,
Не колдуй над нищим, ворон,
Помолчи хотя бы час.
Я от птицы заговорен
На двенадцатую часть.

Охотник вспоминал баюкающий голос колдуньи, размешивающей свои отвары, шепчущей странные заклинания. Она советовала петь лесным духам, упоминая её заклинания в песне, ведь они знакомы с ней и добры к её детям.

Принеси живой воды мне,
Мёртвой принеси воды мне,
Красной крови не неси.
Что мне будет с крови дымной?
За водицу же мерси.

Рагыкожар сам придумывал песню, дополняя её слухами старых сказок, словами всех ведомых языков, просьбами из древних легенд. Глянул на свои лохмотья, мокрые и почерневшие, на грубые руки с колдовскими колечками.

Не умеешь петь ты песни,
Сочинять не можешь песни.
Ворон ты, а не щегол.
Склюй с меня златые перстни,
Я и в перстнях слишком гол.

Шорохи леса, шум дождя окончательно разбудили Рагыкожара. Он не боялся зверья, колдунья долго читала ему заклятья, заговаривала обереги. Боялся заблудиться, провалиться в невидимую яму, в незаметную елань. В темноте никто не бродит по лесу, кроме неудачливого Рагыкожара, ищущего добычу. Но то дороги, а то два шага до заповедных лугов. Где носятся откормленные звери, густая трава путается в сапогах, птицы свистят, благодарные солнцу и миру.

Это ль волки воют, ворон?
Это ль лоси топчут, ворон?
Волки ворона честней.
Я от зверя заговорен
На одиннадцать частей.

Рагыкожар опомнился. Вскочил на ноги, подхватил рогатину. Волки ворона честней, вгляделся в сырую темень, милая вышла из дому и хмурит брови. Я от зверя заговорен на одиннадцать частей, у покосившейся калитки дожидается его молодая жена, напрягает светлые глаза. Рагыкожар ломился сквозь гущу кустарника, не разбирая дороги, ищет знакомый силуэт в тумане. Как же она одна на улице всю ночь, гремело сердце внутри сильного тела охотника. Рагыкожар, будто копьё воина, вылетел на давешний холм и встал деревом, увидев, как с ворчанием перед ним поднимается сонный зверь, большой-большой, как во сне. Рогатина вонзилась в жирный бок кабана, опрокинула бессильно хрипящую тушу. Рагыкожар налегал на рогатину, пока зверь не перестал бить копытами в мокрый мох, разбрасывая мягкие ошметки по сторонам.
Ни о чём не думая, привычно охотник связал ноги животному, забросил тяжелое вонючее тело на плечо, зашагал к деревне. Места уже были знакомые, исхоженные его узкими ступнями. Дождь усилился, дорожная грязь булькала под ногами. Под слоем грязи чувствовалась твердая утоптанная дорога, трехсотлетняя дорога, когда-то ведущая в другую деревню, затопленную болотом давным-давно.
Рагыкожар хрипел от усталости и жалости, часто просыпавшейся внутри. Плечи заболели, пальцы ног начали леденеть. Деревня близко, подбадривал себя охотник, а она и впрямь была близко.
Уши были умнее глаз этой ночью, они первыми заметили приближение человека. Вскоре темная фигура отделилась от кромешного дождевого марева, уронила что-то тяжкое наземь прямо у ног продрогшей женщины. На её щеках слезы мешались с дождем. Я убил самого большого и свирепого кабана черных болот, мускулистая рука легла на узкие плечи и прижала их к горячему влажному телу. Я сделаю из него много котлов супа и жареного мяса, слёзы вытеснили пресные капли с порозовевшего лица. Калитка скрипнула, но не открылась до конца, не пропустила людей во двор. Рагыкожар пнул шаткий столбик ногой, свалив заодно часть прогнившего забора. Кабанья туша тащилась, чертя борозду на грязной тропке. Рагыкожар не выпускал её из рук и шептал, спотыкаясь, в ухо жене все заклинания, которые когда-либо слышал от колдуньи; правда, мужское заклинание не имеет силы у богов деревни, которые даже под проливным дождем смотрят в черное небо и завидуют солнцу, луне и звездам.

2001 год