Сказание о вересковом зле (Песчаный Лис, рассказ)

Вереск растет везде, утверждается в старинных сказках. Ради этого я не поленился поглядеть в энциклопедию – и что же? И впрямь, почти везде, кроме тех глухих уголков, что уже заложены асфальтом. И он вечнозеленый к тому же, а это лишний повод продолжить мой рассказ. Рассказ будет о том, чего на земле не меньше вереска – о зле. Дабы же не удаляться от темы кустарников, я придам своему труду кельтскую этноокраску и фаунистический комплекс. Не каждый так скажет.

Где-то в первых веках нашей эры в малонаселенных областях Британии жили пикты, скотты, бритты и прочие, нам неизвестные. В густонаселенных областях к ним можно прибавить римлян и галлов (шпионов или ренегатов). Между этими регионами стояла высокая стена из желтого, в идеале, мрамора, а на деле – из всякого придорожного булыжника. По верху гуляли провинциальные римляне – те же варвары, оказавшиеся в момент постройки стены на стороне (в географическом смысле) подданных императора Адриана. Снизу тоже кипела жизнь. Пикты, пользуясь своей природной непримечательностью, денно и нощно вытаскивали булыжники из подножия стены. Из них впоследствии было сооружено множество археологических памятников и жилищ. Варварская часть стены постепенно становилась все вертикальнее и вертикальнее. Римляне были в архитектуре не дураки и вполне представляли себе, что в конце концов их чересчур дружелюбная внешняя политика, позволявшая подпускать аборигенов близко к стене, приведет к падению последней, сопровождаемому нецензурной романо-германской бранью. Поэтому по утрам штрафные манипулы расквартированных в Британии легионов вооружались шанцевым инструментом и направлялись к ближайшим огородам местных жителей за камнями. Нагрузившись всяким песчаником и кварцитом, унылые легионеры плелись к стене и подсыпали со своей стороны её основание. Верхушка потом сама сползала на новое место. Таким образом, Адрианов Вал (так это сооружение называют историки) медленно двигался к югу, что хорошо заметно по картам разного времени. К современности он сполз в Ла-Манш, потому что на глобусе его нет. Говоря умными словами, положение стены было динамическим, пока она не потеряла всяческое ускорение. Но суть не в том.

Когда Вал поравнялся с северной частью Ирландии, правительство в метрополии наконец-то обратило внимание на самые северные границы своей державы. Поглядев же в мирные и торговые договора, которые позаключали тамошние наместники с вождями варварских племен, весь сенат чуть не хлопнулся в обморок – выходило, что неописуемые суммы солидов и денариев так и пёрли за Адрианов Вал в качестве платы за какие-то культовые обряды для солдат, за шишечную стружку и прочую бессмыслицу. Под наиболее грабительскими договорами стояла подпись некоего Домициана МакЛуция Кавалькады, что привело в ужас секретаря, заведовавшего приемом на службу Империи провинциалов. В кратчайшие сроки завертелись винтики в административном аппарате, затряслись чьи-то бюрократические поджилки, помчались резвые кони туда-сюда. Вот уж скачет в колеснице новый наместник Британии – юный патриций Марк Юлий Синюха, а за пазухой у него важная бумага о его назначении и отдатии под скорый неправедный суд предателя МакЛуция Кавалькады, а сзади пыль вьётся – катит обоз со скарбом патриция. Дела, дела...

Не успело зайти южное ласковое солнце, а в Тразименском озере омывает лицо Марк и глаза его пытливо ищут раков на дне водоема недоброй памяти. Не успело взойти равнодушное солнце средней полосы, а уже благородные лошади топчут неплодородные земли белгов и аквитанов. Летит время, как самая быстрая птица-баран.

В этаком лирическом стиле Марк Юлий Синюха перебрался через широкий пролив, называемый в наши дни Английским каналом или Ла-Маншем, а тогда его вообще небось морем считали. Лодочники и корабелы-паромщики, конечно, смотрели Харонами, только Марк не любил читать исторические книги (то есть мифы) и не обратил внимания на угрюмые лица перевозчиков. У него руки чесались обласкать плеткой нехороших и выдать по почетной грамоте добрым, что свойственно молодости. Дороги, по слухам, до самой Стены шли, движение было достаточно оживленным, мясистые поселянки то и дело заставляли непривычных к блондинкам столичных римлян разевать рты и чесать шлемы, а незакомплексованных – затылки. Ландиний возник неожиданно, как будто прямо посреди леса – вот еще толстые северные дубы и вязы опустили ветки, заставив всадников пригибаться к седлу, заслонили небо – и вдруг деревья расступаются, оказывается, их не так-то и много, и уже покосившиеся хижины кельтов портят неопрятным видом удивительный пейзаж. В оппидуме Марк Юлий Синюха наконец смог соскрести с себя дорожную (да и римскую, будем уж честными) грязь. Его отвели в необычную деревянную терму, но зато с провинциальной изюминкой в виде бадьи мёда, которая смогла сгладить всё недовольство патриция – правда, на короткий срок.

Очень не хочется рассказывать о том, как ловили Кавалькаду, тем более что не поймали; о том, как проходило вхождение в должность нового наместника; о всякой похабщине и административщине, сопровождавшей новые знакомства Марка; а хочется побыстрее добраться до забытого, вероятно, читателем вереска.

В раннем детстве Марка побили старшие мальчики, причем явно из плебса. С тех пор характер его отличался суровостью, а поступки – хорошо обдуманной жестокостью. Кельтам не повезло. Хорошо хоть, что наместник сам не поехал к Валу, а отправил гонца с приказанием легатам отогнать варваров на сотню лиг к северу, и туда же потом передвинуть Адрианов Вал. Надо сказать, что к чести Марка, он вовсе не собирался называть по сути новую стену своим именем. И не потому что он стеснялся родового прозвища, а из-за уважения к предкам – его деда тоже звали Гай. Есть в этом имени что-то от «Адриан», не так ли? Ну и скажите это Марку.

Во всех армиях приказания идут по нисходящей цепочке, так и в римской. Наместник приказал легату, легат своему помощнику, помощник пнул первого попавшегося центуриона… кого-то я уже забыл… центурион передал пинок начальнику десятки. Начальник был не трус и ответил центуриону левой, а тот за меч сразу схватился, а начальник за щит, а разжалованный за грубость в простые легионеры из младшего командного состава Децим поднял лук, а жена центуриона сначала за поварешку, а потом в обморок, когда мужа сзади под белые руки взяли и под дых ногой, а тут это дело увидел местный бритт-кузнец и как хватит начальника десятки в физию, рожа в брызги, тут и гастаты подоспели с принцепсом Валерианом Скарой, и попал начальник десятки в острог, а его заместил Децим (тот, что с луком), и всю десятку, кстати, в штрафники и в немилость самого легата. Так и решился вопрос, кого отправить за стену разбираться с непокорными автохтонами, ежели таковые найдутся. И нашлись ведь! Не пожелали переселяться за сто лиг к северу либо жить с римлянами бок о бок на их территории, считаясь грязным кельтским отродьем вплоть до эдикта Каракаллы, дождаться коего нынешние поколения британцев и не рассчитывали. Поди уж такое рассчитай, даже если ты семи пядей во лбу.

Конечно, этих, не побоюсь этого слова, индепендентов, было не очень много. Это во-первых, а во-вторых – не хотели легаты, служившие на границе не первый год, портить уже налаженные отношения с вождями и их дочерьми да племянницами, часть которых уже давно нянчила военачальниковых детёнышей (и не в качестве кормилиц, а в качестве самых что ни на есть супруг). Поэтому на ночном собрании, жутко тайном, три легата трех легионов и пять вождей пяти племенных союзов решили малость поморочить Марку Юлию Синюхе кудрявую голову, а заодно убить двух зайцев: спровадить из места дислокации буйную десятку, пардон, девятку под началом Децима, а заодно насолить самому склочному пиктскому племени, портившему всем жизнь и отношения с римлянами, распевающему дурацкие свои народные песни на стихи Киплинга (дескать, они там спляшут на гробах римлян, называют себя мелкой тварью берлог, а также шипом, червём, гнилью и ядом, и ещё всякие гадости). Племя это имело во главе вождя Арубикея и друида Фенна, жило на крайнем западе на и между покрытыми вереском холмами, а добраться до него могли только сумасшедшие, ибо нормальные люди не оставили бы коней дома, отправляясь в долгий путь. Не такой уж и долгий, но всё равно, пешком…

Когда девять легионеров проходили мимо местного общественного здания, из подвала высунулась небритая харя бывшего их начальника и проорала дурным голосом напутствие, в коем содержалось пожелание вернуться во главе пиктов и расшвырять Вал на мелкие камушки, а деревянный каркас (в последние годы появился и такой) разложить на бревнышки. Далее приводился подробный список физических лиц, которым легионеры должны вышеупомянутые бревнышки повтыкать в места, для этого не совсем предназначенные, и первым номером стоял, конечно же, многострадальный центурион. И ведь никто и не принял эти безумные речи всерьёз, хотя минимум Децим фантазией обделён не был. Может быть, если бы начальниковы базары были более правильно грамматически и логически построены (свои-то давно привыкли), кто-нибудь и обратил на них внимание, и отправил бы кого полояльнее к нынешним властям на поиски бунтарского племени. Хотя всё равно ничего бы не изменилось, но об этом впереди.

Вереск растёт везде. Везде он еще нормально растет, а вот если пройти от Адрианова Вала на север часа два, а потом повернуть на запад, то он начинает расти архипротивно. Он цепляется за ноги, он заползает под наколенники и щекочется, он мокрый по утрам и вечерам (а штаны тогда были только у варваров), а днем кишит комарами и мошкой, и создается впечатление, что где-то неподалёку – вход в царство Плутона, и там будет ещё хуже. Децим исчерпал свой запас ругательств к середине первого дня, фантазия иссякла к вечеру оного. Появились идеи бросить барахло к собачьим ларам и пенатам, за что бывший гладиатор-самнит Квод схлопотал промеж ушей. Негоже солдату оставаться безоружным наедине с дикой природой, обосновал свой поступок Децим. Хотя Квод развивал свою мысль в очень заманчивом русле: выбраться в нормальную местность, найти каких-нибудь скоттов, понавешать ихним силачам плюх, через что поиметь уважение всего племени, жениться на безразмерных девицах и наплодить маленьких детишек на спор – кто больше.

Вот вам картина. Мрачная летняя северная ночь. На уровне головы начинается воздух, ниже – зловонный туман, сгущающийся у болотной речушки. Среди бескрайнего поля вереска очищена от вереска небольшая площадка. В центре её дрожит пламя чахлого костерка, чахлого – потому что сырой вереск не ахти как горит, а сухого вереска и днем-то не видно. Вокруг костра набросан вереск, на вереске, укрывшись вереском, лежат замерзшие в никуда солдаты. Ожидая ужина, они потихоньку жуют молодые веточки вереска, которые, впрочем, по вкусу мало отличаются от старых веточек вереска. Двое колдуют на котелком, в котором варится вереск. Они то приправляют варево вереском, то вынимают из котелка невесть как попавшие туда ветки вереска и всякий вересковый мусор. Мясо из котелка, по тайному подозрению поваров, уже выкипело, поэтому они мечтают, чтобы их товарищи не заподозрили, что их сейчас будут кормить вереском. Разнообразие в меню призваны внести листья вереска, кора вереска, корни вереска и земля с корней вереска. Поваров пробирает дрожь.

При любом шевелении тишину нарушает возмущенный вой комаров. Это их исконные владения, и если сюда пришли люди, то это их проблемы, что они вкусные. Эта ненавязчивая комариная логика заставляет осознавать своё ничтожество самых отъявленных хулиганов и распутников во всем Девятом Быстром Победном Верном Августа легионе. Глаза у римлян скоро уже выпадут от постоянного выпучивания в сторону еды. Поев, возможно, кто-нибудь возьмется расстелить по вереску большую льняную тряпку, заставить легионеров перевалиться на неё и накрыть их другой тряпкой сверху. О, сладкие мечты, о, томная дремота… Уже не мерещатся на ночь пышные матроны и невинные девушки в воздушных на ощупь туниках – самый дурной признак. Это значит, что замерзли не только оголенные части тела. Сейчас Квод съел бы любую отраву, даже вереск… Еда… Ночь…ночь…ночь…

Отчего бы вы думали, просыпаются утром девятеро наших героев во главе с разжалованным за грубость, а ныне вновь повышенным за прежние заслуги Децимом? От комаров? Нет, от них, скорее, можно было бы умереть. От запаха вереска? К нему быстро привыкаешь. Ну, придумайте хоть какой-нибудь свой вариант, пусть идиотский. Кто сказал «от пинков под ребра»? Он знал, он знал.

Легионеры очнулись от глубокого сна; первое, что они увидели, были копья. Кремневый наконечник неприятно дергался в хилых ручках пикта и всё порывался ткнуться Дециму в лицо. Окружившие римлян недоростки были, видимо, самым маленьким пиктским племенем по среднему росту. Из зарослей вереска торчали кудрявые черноволосые головы – это сверху, а сбоку из кустов высовывались копья и иногда любопытные носы детей (совсем клопов). Между лежащими телами (быстро усвоившими команду на ломаной латыни «Не шевелиться!») сновал человечек с бубном в руке. Свободной рукой он хватал мечи римлян и кидал их в кучу около ног другого человечка – в героического вида плаще, небрежно накинутом на плечи в стиле Геркулеса, с той лишь разницей, что эта шкура была не то кроличья, не то бобровая. Авл Мармик, самый догадливый из десятки, прошептал соседу:
- Этот, в шкуре, сам Арубикей, а с бубном – Фенн. – Все солдаты были в курсе дела, как это водится в хорошо организованных и малочисленных боевых коллективах.

- Хорошая голова, юный придурок! – Воскликнул Фенн. – Ты не из местных? Нет, у нас таких высоких нет, а жаль. Мы бы тогда не посылали бы гонцов на съезды вождей на ходулях, чтобы скрыть обидное нам уродство.

- Ты недоволен своим племенем, друид? – Римляне и не ожидали, что у такого неказистого на вид существа может быть настолько благородный и красивый голос. Вождь был воистину вождем, ну, хотя бы как оратор.

Однако это никак не повлияло на Децима, который неожиданно перекатился в сторону из-под нацеленного в него копья, ухватил Арубикея за правую ногу и рванул её на себя. Вождь-невеличка улетел головой в кустарник, но тут же был оттуда за ту же ногу извлечен. В руке Децима уже сверкнул меч, вынутый из близлежащей свалки металлолома, голова вождя уже предвкушала независимое существование от тела.
- Мир, мир!!! – Испуганно завопил Фенн.

Поздно: и его конечность попалась в ловушку. Как плюшевого мишку поднял перед собой друида здоровенный галл Ковекс, бубен со звоном упал на землю, пардон, вереск. Туда же попадали и копья быстро соображающих пиктов. Вот если эти коротышки додумались бы украсть у соседей хотя бы один лук, а потом понять, как эта штука действует – наш рассказ либо уже бы прекратился, либо прекращался, либо превратился бы в высокопарное описание славного мстительного похода Девятого легиона на подлых пиктов. Поход бы этот в конце концов вылился бы в банальную пьянку пополам с гулянкой, но мне бы пришлось кое-как выставлять напоказ доблесть Марка Синюхи, так как я всё это не просто так пишу, а на заказ его пра-пра- и ещё много пра- внучки. Ну и из зависти к сказителям прошлого, само собой.

Но ничего умнее открывалки для лепных горшков отсталые пикты не придумали, а посему пришлось им провожать до своего дома девятку римлян, заботливо державших на руках самых главных людей в племени. Деревня оказалась удивительно близко. Если бы посреди всего этого вереска росло бы хоть одно нормальное дерево типа ёлки, то зоркий глаз бы разглядел с него даже Адрианов Вал. Но кругом был только вереск. Из него изредка торчали крыши домов, основная же масса пиктов жила в полуземлянках, крытых вереском, и в вересковых шалашах. Во всём поселении был один только металлический предмет: огромный бронзовый котел, стоявший посреди деревни на огромном костре из уникального сухого вереска. В котле что-то кипело и булькало, а вокруг суетилось несколько человек, они подкладывали в костер ветки, заглядывали вовнутрь, становясь на плоский камень. Фенн разъяснил римлянам, что в котле всегда варится добрый эль из вереска для желанных гостей. Тут лицо его просветлело и он проорал на всю деревню, что наконец, за сотни безутешных лет ожидания в их вересковые дебри забрели ЖЕЛАННЫЕ ГОСТИ!!! Тут же был объявлен пир горой, спортивные игры для детей, мордобитие для подростков помладше и танцы для подростков постарше, экзамен для молодежи, кандидатский минимум для молодых, но повзрослее… что-то я уже заврался, извините.

Децим и представить себе не мог, что хоть что-то, в числе ингредиентов которого будет вереск, сможет ему понравиться. Хотя понравилось ему только несколько первых пинт, а потом он отрубился, как, впрочем, и остальные. Только галл Ковекс попивал скромнейшим образом молочко и наблюдал за низменным разложением своих боевых товарищей. Однако малому свойственно не замечать большого, посему он остался безнаказанно сидеть на своём месте, покуда пикты отволакивали полумертвых от эля легионеров отсыпаться в особо большую длинную землянку. Римлян уложили поперек неё, каждому под поясницу пришелся очаг, в котором еле тлели вересковые угольки, создавая комфортные условия для протрезвления. Ковекс же уснул примерно в то же время совершенно самостоятельно, ибо был совсем не дурак поспать. Последнее, что осталось от этого славного празднества в головах римлян – это обещания пиктов договориться с заморскими ирландцами, с которыми у них давно контакты налажены (рыбой торгуем, греблей по Твиду занимаемся, вообще хорошие ребята, а саги у них какие!), чтобы те забрали к себе на остров девятерых героев. Там и ирландок до макушки, и эль не хуже, а то и лучше, и подраться есть с кем – хочешь, мутузь Фердиада, хочешь, сшибай рога Кухулину, хочешь, рубись в шахматы с Айлилем и Медб…

Соответственно, утречком Децим проснулся раньше всех, разбудил Квода, ближе всех к нему лежащего, и направились они качать права. Где, мол, обещанные ирландские рыжевласые красотки и мощнорукие герои? Где бочки с элем, где рыба и лодки? Пикты не знали, куда и деваться от стыда – ведь из-за самомнения вождя и склочности друида они с ирландцами поссорились почти сразу, как только узнали об их существовании… Но друид не был бы таковым, если бы не нашел выход их дурацкого положения, в которое сам же себя и поставил своим болтливым языком. Он просто приказал вскипятить еще один котел. Так как на ногах были только Децим и Квод, а новая партия эля была готова с вечера (это всю ночь, представьте себе, вокруг котла скачут пикты, пытаются как-то за всем уследить, а потом еще и пьют то, что в результате вышло…), то на этот раз римляне накачались алкоголем до полного беспамятства. Вот тут и созван был совет племенных старейшин, дабы обсудить судьбу пришельцев. Мнения распределились таким образом: 1. Завести в вереск и там убить. 2. Завести в вереск и там отпустить. 3. Завести в вереск и привести обратно, и избрать старейшинами вдобавок. 4. Завести в вереск и пусть живут как хотят.

Но решительности мелким не хватало, поэтому пришлось будить Ковекса и спрашивать у него, сонного, любое число от одного до четырех включительно. Ковекс назвал число 3, но того старейшину, который этот пункт предложил, запинали при посадке на своё место на подстилку из вереска. Так что Ковексу спать не дали и жалобно спросили:
- А ещё?

- Да хоть сорок! Ладно, четыре. – Прорычал Ковекс, отчего пара старейшин, не привыкших к подобному тембру голоса, отправилась на речку помогать женщинам в стирке путем принесения им грязной одежды прямо на себе.

Ок, подумал Фенн, зная, что Арубикей подумал то же самое.

Пиктячий вытрезвитель для желанных гостей сработал как надо. Вполне здоровые и даже прямоходящие римляне нарядились обратно в походные доспехи, сорвали по веточке вереска, чтобы отгонять комаров, и отправились вслед за проводником-пиктом. Авл Мармик (тот, который сообразительный) потихоньку понял, что ничего не понимает, и вообще, куда их несёт. Они же уже нашли гадов, теперь их порубать или полонить, и всё как в танке, то бишь как в доспехе катафрактария. Что-то здесь не так, казалось Авлу. Однако эль маленького народца всё ещё тихонько гудел в голове, как линия электропередач на ветру, (эль – электро!), так что думать не хотелось.

А пришлось. Когда, наконец, легионеры достигли той точки вересковых полей, где справа только вереск, слева только вереск, сзади только вереск, спереди только вереск, везде только вереск, откуда пришли, непонятно, а проводник спрятался – тогда даже бывалым бойцам стало не по себе. Авлу было приказано соображать, и он соображал до вечера. Вечер в вересковом поле я уже описывал, понравилось – можете перечитать. Единственная разница – было в этот день теплее и посуше, так как облака в светлое время суток разогнали по случаю Дня Города, и солнышко прогрело землю за день. Поэтому солдат не так тянуло спать (ладно, выспались уж), и они стали рассказывать друг другу страшные байки. Это вообще обычное дело на войне. Особенно в засаде когда сидишь и ждешь вражеский обоз, как не рассказать товарищу какую-нибудь историю из особо жутких! И в этот день самую жуткую, жутче не бывает и быть не может, историю рассказал Децим. Непостижимо, но он импровизировал!!! Я, конечно, понимаю, что он был изрядный фантазёр, но настолько! Он рассказал короткую байку, к тому же явно смахивающую сюжетом на «Детей Кукурузы». Но один тот факт, что в байке фигурировало вересковое зло, вызвал разрыв сердца сперва у троих римлян. Его проявления загнали в могилу еще двоих… Вы извините, что я так буднично об этом говорю, но право же, это отнюдь не самая лучшая часть моего рассказа. Так что потерпите уж до конца, он близок.

Осталось четверо, нам уже знакомых. Децим, Квод, Авл Мармик, Ковекс. Квод и Ковекс пока что просто побледнели и дрожали так, что бляшки с доспехов их уже начали осыпаться на вереск. А еще ветерок шелестел ветками вереска, тут даже самый смелый отлучится попудрить носик. Авл всё ещё соображал, поэтому до сознания слова Децима не доходили. Думаете, пронесло? Как бы не так! Они прекрасно дошли до ПОДсознания, и именно там Авл Мармик скончался в первую очередь. Остальная его часть ещё соображала, но, говоря умными словами, зависла. Пришлось Дециму самому прикрывать бедняжке глаза и задвигать челюсть, бо мертвые сраму не имут. Через минуту после этого Децим, в принципе, закончил рассказ. Остекленевшими глазами на него смотрели Квод и Ковекс, обнявшись окостеневшими руками, и только сердца их пока бились, хотя и не в такт. У одного удар в минуту, у другого два. Так они и умерли здесь от голода через месяц, потому что Децим не удосужился убедиться в их бренном существовании. Решил, что скапутились, встал, пожевал вереск, закинул лук на плечо, а меч прицепил к штанине и отправился – ночью, один! – на север, где жили, по Геродоту, аримаспы и прочие меланхлены. Однако он споткнулся о маленькое тельце, потом еще об одно, потом о другое. Но вскоре тельца кончились, и Децим ушел на север. Больше о нем никто ничего не слышал, никто его не видел, и, следовательно, незачем о нем больше говорить. Самого мерзкого племени пиктов тоже никто больше не замечал, и поделом им, в принципе – нечего подслушивать...

2001 год