Черный пес (Морваэн, стихотворения)

1.

На полуденный закат
от полночного восхода
через мокрый камень брода
отступающий отряд.
Легкий свист стрелы в кустах.
Соколиных крыл размах.
Волчий вопль, павший тополь,
жаркий амок, стылый страх.

Снег, летящий над землей.
Дым, клубящийся незримо.
В полутьме скользящий мимо
черноперый козодой.
Стылый пепел сентября.
Желто-алая заря.
Сталь кирасы. Рысь Пегаса.
Сорок дней, прошедших зря.

Вот как вышло, братец-зверь -
больше нет тебе добычи,
наше злое пограничье
проиграли без потерь.
Никнет жухлая листва.
Плачет мокрая сова.
Сон непрочен. Век порочен.
И кончаются слова.

2.

…он вернулся с лицом, затворенным на ключ,
и с душой, разоренной дотла,
в час, когда из-за серого марева туч
солнце рвалось осколком стекла,
он присел у огня и молчал о своем,
словно камень, недвижен и нем,
он пришел в посторонний безрадостный дом,
как приходят домой насовсем.

Он молчал и смотрел в раскаленный очаг,
и глаза его были темны,
за окном через ранний предполночный мрак
пробивались кусочки луны,
он уехал верхом, а вернулся пешком
через восемь безумных недель,
он сидел у огня и молчал о своем,
за окном колотилась метель,
снег сорвался с цепи, ветер выл, как прибой,
пламя жадно глодало дрова,
черный пес, милый друг, что же сталось с тобой
в этой смутной стране колдовства,
где туман удушает, где травы растут
на скелетах незваных гостей,
что же делал ты там, что же делать мне тут
с разоренной душою твоей?

Ты глядишь на огонь. Я гляжу за окно,
там река умирает во льду,
я не вижу тебя, но мне ясно одно -
что наутро ты скажешь "уйду",
не удержишь тебя ни вином, ни виной,
хоть разбейся, хоть плачь и хоть вой -
потому что я знаю, что было с тобой.

Но не знаю, что будет со мной.

3.

Мне больше не снится пепел.
Я бросил ловить собачек,
я редко хожу на крышу,
я часто смотрю в окно.
А ветер знамена трепет,
а ветер над степью плачет -
что вышло, братец, то вышло,
и хуже быть не должно.

Не вечно нам быть гостями.
Не вечно нам ездить строем,
охотиться в местных рощах
и пить дрянное вино -
но то, что случится с нами
припишут иным героям,
все будет гораздо проще,
а хуже быть не должно.

Ты знаешь, я тоже помню
и пламя, и ночь, и горы -
но, видно, промазал лучник,
и сердце мое пронзено -
мой свет остается темным.
Я понял все слишком скоро -
но дальше нам будет лучше.
Ведь хуже быть не должно.

4.

Рок полководца слеп. Дух полководца зряч.
Господи, чей здесь путь, с кем мне теперь бороться -
хрупок, как лед, хребет гордости полководца -
очень легко сломать. Плачь, полководец, плачь.

Слева в груди мертво. Тяжкий покой в груди.
Не уподобясь тем, кто за чертою фронта -
если там и птенец, то, вероятно, дронтом
батюшка был его. Жди, полководец, жди.

Вроде была душа; где же теперь она?
Дух заменяет нюх. Дух уподоблен гончей.
Кто же спасет его, кто же его прикончит -
может быть, и никто. Что тут сказать. Война.

Что тут сказать. Смолчать. Спрятать глаза под шлем.
Память забыть в гостях. Боль подарить соседу.
Боже, я очень слаб. Боже, я не доеду -
ясности нет почти. Личности нет совсем.

Может быть, цитадель в полдень падет. Но нет -
сколько их было, все не дожидались ланча.
Время скулит, как пес, хлеба у скудных клянча.
Пять или шесть утра. Сизый туман. Рассвет.

5.

Низложенные всеми, кроме ветра,
оставленные на краю апреля,
растянутые через безначалье,
как перед штормом - корабельный шкот,
мы проползем свои пятнадцать метров
до нашей никому не нужной цели,
и нам плевать, куда теперь причалим
и кто туда за нами приплывет.

Подверженные хрупкости размера,
размеренные шагом метронома,
запомнившие все до самой точки,
и ничего не взявшие взамен,
утратившие все, помимо веры,
познавшие огонь и боль разгрома,
закопанные в вечности, как в бочке,
забытые внутри сгоревших стен,

не сломанные - сложенные в ящик,
не сыгранные - собранные горстью,
не преданные - предавшие что-то,
что нам от века не было дано,
не избранные чем-то настоящим,
мы ждем свою единственную гостью,
нам нужно завершить свою охоту,
нам нужно жить, но это все равно -

гори, гори, пылай, покуда можно,
отдай себя за море, сталь и камень,
не преклоняй ни перед кем колени,
считай себя последним из шести -
мы - палаши, упрятанные в ножны,
мы вписаны небрежными значками
в чужую книгу судеб и свершений -
иди легко. Смотри вперед. Прости.

6.

Когда заполнит грудь дремотная отрава,
когда свинец полей позолотит закат -
не в этом ли, скажи, и власть твоя, и слава,
мой сумрачный беглец, мой чужеродный брат?
Мы шли одной тропой - но путь твой был короче,
ты выбрал свой удел - и ныне мой черед -
не этого ли я выпрашивал у ночи,
когда латунь герба позолотил восход?

Проклятые слова не вяжутся, хоть тресни.
Не тот, видать, размах. Но ты меня поймешь,
не ты ли говорил, что в каждой новой песне
изящество речей лишь маскирует ложь,
и есть ли в песнях толк, ведь нас почти не слышно,
мы знаем, что не с нас легенда началась,
не этого ли мы просили у Всевышних,
мой призрачный певец, мой сумасбродный князь?

Конец недалеко. Наверное, победа.
А может быть, и нет. Но суть, поверь, не в том -
не здесь ли соль того, о чем вели беседы
мы в темный час, когда гроза нашла наш дом -
моя душа с тобой. Твой дух достался мне.
И наш извечный враг теперь не так уж страшен -
ведь мы с тобой - одно. И эта пара башен
почти для нас двоих. Хотя и не вполне.