147
правок
Изменения
Сказка о медных крыльях (Франческа, сказка) (просмотреть исходный код)
Версия 15:20, 17 декабря 2009
, 15:20, 17 декабря 2009Новая страница: «<br> <br>...Эту сказку рассказывают во всём Мире - от людей заката до людей рассвета, от людей пе…»
<br>
<br>...Эту сказку рассказывают во всём Мире - от людей заката до людей рассвета, от людей песка до людей моря; она бродит по Миру, меняя лица, как отражение в чёрной воде, и имена, как привольно дующий ветер - и везде её рассказывают по-разному...
<br>...У этой сказки бывает разный конец - разный, как две стороны одного зеркала. Я расскажу вам оба, а какой из них лучше - решать вам...
<br>
<br>Их звали Ахой и Тиаэй, и они были братьями, но никто никогда не счёл бы их роднёй. Ахой, Старший - темноволосый узколицый мужчина со смуглой кожей и сросшимися густыми бровями - говорил мало и неохотно, тщательно взвешивая каждое слово, и не любил переводить время на пустую болтовню - хотя с кем ему, лесничему герцога Кастуэльского, живущему вдали от людей, на краю огромного леса, было болтать? Разве что с шаловливыми серохвостыми белками, трепетными молоденькими дубками, пойманными браконьерами да младшим братом, имя которого - Тиаэй - так и означало "Младший". Это был всегда тихий и задумчивый светловолосый юноша с гордой посадкой головы, нежными, по-девически мягкими руками и походкой такой лёгкой, что казалось - его ноги не касаются земли. Его часто было можно застать любующимся закатом, когда пронзённое верхушками деревьев небо пылает огненными сполохами башен-облаков, или ночным небом, густо усеянным звёздами, как тёмно-синяя мантия владыки - алмазными булавками... Тиаэй мог стоять так долго, очень долго - и глаза его наполнялись тихими слезами восторга, а душа пела и рвалась ввысь - к незнакомым, светлым и чудным далям... Но приходил Ахой - и всё заканчивалось. Башни волшебных замков становились облаками, алмазные булавки - просто звёздами, а Тиаэй - просто юношей, которого заждались дома, в скромной хижине лесничего.
<br>Однажды вечером Ахой спросил, останавливаясь рядом с братом и поднимая глаза к притихшему небу:
<br>- О чём ты думаешь, Тиаэй?
<br>- О крыльях, - ответил юноша мечтательно. - О сильных крыльях, которые позволили бы мне подняться к звёздам и мчаться наперегонки с ветром, купаясь в шёлковом блеске лунных лучей... Впрочем, тебе всё равно этого не понять, - добавил юноша, взглянув на брата остро и пристально.
<br>- Пошли домой, Тиаэй, - вместо ответа молвил тот.
<br>Больше они в тот вечер не разговаривали...
<br>А наутро Ахой впервые увидел Медные Крылья. Они лежали в густой непримятой траве, полускрытые сочными тёмно-зелёными стеблями и сухими красноватыми метёлочками, совсем рядом с той тропинкой, которая вела от порога хижины в лес. Крылья были слегка изогнуты по форме человеческой руки, к их внутренней поверхности крепились кожаные ремни, чтобы привязывать Крылья к локтям и запястьям хозяина, а начищенные до блеска медные перья сверкали на солнце. Ахой помотал головой, больно ущипнул себя за руку - и лишь тогда убедился, что Крылья не были плодом его воображения. Они - были.
<br>Не задумываясь над тем, что, собственно, делает, Ахой шагнул с тропинки, протянув руку к сверкающему чуду - и тут же отдёрнул её, словно испугался обжечься.
<br>"Это не моё, - стремительно промелькнуло у него в голове. - У каждой вещи есть свой хозяин, и если я возьму в руки Крылья - получится, будто я их украл... Это не моё!"
<br>И лесничий отправился своей дорогой, оставив Крылья лежать там, где нашёл, а когда он возвращался вечером с подстреленным оленем - ему уже было не до Крыльев, и он даже не бросил взгляда в ту сторону, где впервые их увидел.
<br>Через несколько дней, когда Ахой по приказу герцога шёл проверять, не расставлены ли в заповедном лесу силки на кроликов, он увидел Крылья снова. Мелкий дождик, забивавшийся в ноздри, как сухая дорожная пыль, моросил вот уже второй день подряд, позволив себе только несколько коротких передышек, но медные перья были все так же хорошо вычищены и все так же ярко блестели. Капли воды сползали по золотистому металлу - сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее - и вот на Крыльях не осталось уже ни капли.
<br>Остановившись, Ахой долго смотрел на Крылья - на сей раз не сходя с тропинки, и странные, будто бы и не его мысли шевелились в голове лесничего.
<br>"Это не моё, - подумал он каким-то чужим, незнакомым голосом. - У Крыльев нет и не может быть хозяина, они просто лежат здесь и ждут, но ждут - не меня... Это сказка, которую рассказывают не мне, и если я попытаюсь подслушать, то получится, что я её украл..."
<br>Когда чужие мысли кончились, Ахой постоял на тропинке ещё немного - на случай, если ему придёт в голову что-нибудь ещё - но ничего не приходило, и, низко поклонившись Крыльям, Ахой отправился своей дорогой.
<br>В тот день он наткнулся в лесу на браконьера. Сначала тонкая оперённая стрела со стальным наконечником просвистела у него над ухом, пригладив чёрные непослушные волосы, и вонзилась в ствол старого могучего ясеня, легко пробив броню из его нижних веток, а через несколько ударов сердца обнаружился и сам браконьер - угрюмый бородатый детина одних с Ахоем лет, в медвежьей шапке мехом наружу и зелёной шерстяной куртке. У ног бородача лежал наполовину освежёванный олень, а в руке - трепетала новая стрела, не успевшая ещё коснуться тетивы. Раздвинув губы в непринуждённо-приветливой улыбке, Ахой показал бородачу лезвие охотничьего ножа с удобной костяной ручкой - и тот, рассудив, что лесничий метнёт в него нож куда быстрее, чем он выпустит стрелу, с недовольной гримасой на лице положил лук к ногам.
<br>...Когда они проходили мимо Крыльев, Ахой заметил, что в безразличных прежде глазах браконьера загорелось подобие интереса - и, процедив сквозь зубы что-то недовольное, подтолкнул пленника в спину, чтобы тот шёл быстрее и не оборачивался...
<br>С той поры Ахой взял в привычку здороваться с Крыльями каждое утро, проходя мимо них по узкой упругой ведущей в горку тропинке. Крылья отвечали ему молчанием - только загадочно блестели медные перья, не тронутые ни человеком, ни зверем, ни непогодой.
<br>...Однажды Ахой заболел. Лихорадка вцепилась в него так же крепко, как паучок - в колеблемую ветром седоватую осеннюю травинку, и, основательно потрепав, выбросила на берег - слабым и беспомощным, как новорождённый котёнок. Идти в лес на охоту в таком состоянии Ахой не мог никак, а за время его болезни еда в доме уже успела подойти к концу - так что Тиаэй, порядком обессиленный двумя бессонными ночами у постели брата, только коротко вздохнул, выслушав его еле слышную просьбу, и шагнул за порог.
<br>Утро было прохладным и неярким, затянутое влажными сероватыми крыльями Птицы небо - тусклым и низким, а одетые в почти не греющую золотую парчу деревья - нахохлившимися и насупленными. Серая и хрупкая подсыхающая трава покорными кругами легла на землю, не желая подниматься даже ради подталкивающего её под бока гулёны-ветра, и яростным медным огнём пылали в этой траве ждущие Крылья...
<br>О нет, Тиаэй не побежал к ним сломя голову, не кинулся опрометью к своей мечте, выбравшей этот осенний день, чтобы уверенной и мягкой поступью войти в его жизнь. Он сделал шаг с тропинки, потом ещё и ещё - и Крылья послушно легли ему в руки - как ребёнок, отыскавший отца, как меч, нашедший хозяина, как сказка, обретшая наконец своего слушателя...
<br>И небо распахнуло перед ним свои двери.
<br>...Он летел всё выше и вперёд, и звёзды улыбались ему холодноватыми серебряными губами, и луна - горошина в клюве Птицы-летящей-над-миром - тихо шелестя туманной кисеей, проплыла у него над головой. Он летел - и его полёт был прекрасен, и коротко сверкали жаркие перья его Крыльев - он не смотрел вниз, только вверх и вперёд, вверх и вперёд - небо звало его душу...
<br>
<br>...На этом рассказчик обычно смолкает, добавив торжественным тоном: "Бойся смотреть под ноги и не увидеть звёзд у себя над головой", и мелкие рыбки-медяки, среди которых изредка посверкивает серебряный бок более крупного их собрата, весело сыплются в протянутую ладонь, заставляя рассказчика удовлетворённо откашляться, прежде чем приняться за новую сказку.
<br>Но так бывает не всегда...
<br>
<br>...и властно превратило сердце в солнце...
<br>Забеспокоившись, что Тиаэя долго нет, Ахой нашёл в себе силы встать и выйти на крыльцо. Он ещё успел увидеть в сером осеннем небе летящего человека и узнать в этом человеке брата. Когда тот исчез вдали, лесничий опустил взгляд на потемневшие от непогоды деревянные ступеньки - и обнаружил, что они расплываются у него перед глазами, подёргиваясь мелкой рябью... Не сразу он понял, что плачет.
<br>...А наутро Крылья появились вновь - на том самом месте, где и в первый раз, и блеск их по-прежнему слепил глаза. Они пролежали там всю зиму - а она была долгой и снежной, но крошки снега отчего-то не прилипали к медным перьям, и проходивший мимо Ахой каждый раз старательно отводил глаза, думая про себя: "Медные Крылья - это сказка, рассказанная не для меня", - и щемящая печаль заполняла его душу.
<br>Но всему на свете когда-нибудь приходит конец. Наступила весна, оглашая лес звонким птичьим гомоном, рыхлый и ноздреватый темнеющий снег жался поближе к деревьям, ища под ними защиты от палящих солнечных лучей, а Ахой снова шёл в лес, сопровождаемый верным Кальмом - огромным лохматым молчаливым псом, ещё совсем молодым, но уже способным в одиночку справиться с матёрым волком. Кальм, тогда еще совсем маленький и слепой щенок, появился в хижине Ахоя той осенью, когда ушёл Тиаэй, и был единственным существом, скрашивавшим лесничему долгие зимние месяцы одиночества. Ещё некоторое время назад Ахой ни за что не пошёл бы в лес без своего пса - прошёл слух, будто браконьер, которого осенью поймал Ахой, умудрился обмануть людей герцога и сбежал прямо из повозки, в которой смертников везли к виселице - и его якобы видели где-то в окрестностях леса... Но как-то раз, проходя мимо Медных Крыльев, Ахой увидел - или подумал, что увидел: перья горят ярче обычного, а кожаные ремни, которыми Крылья должны крепиться к рукам <br>- разорваны. Показалось то ему или нет, но о бородатом браконьере никто больше не слышал, и вскоре Ахой перестал брать с собой в лес каждый раз верного Кальма. Он оставил бы его сторожить дом и сегодня, но когда уже собирался затворить за собой дверь хижины, - пёс наградил его таким выразительным взглядом, что смутившийся хозяин кликнул его с собой...
<br>Где-то впереди хрустнула ветка, и разом насторожившийся Ахой потянул стрелу из колчана за спиной - он давно уже не ходил в лес без лука. Но то оказался не браконьер, а всего лишь чумазый парнишка лет десяти - тощий и щуплый, босой, в драных дурно залатанных штанах и ещё хуже залатанной рубашке - с охапкой хвороста, прижатой к груди. Застигнутый на месте преступления, мальчишка застыл, как столб - только опустились руки, выронив драгоценные ветки на землю, да таращились васильковые испуганные глаза под светлыми ресницами. Вздохнув, Ахой убрал стрелу, молча и почти ласково взял малолетнего нарушителя за ухо и потащил за собой, в душе удивляясь, отчего тот не задал стрекача.
<br>Отчего - выяснилось уже через несколько шагов. Мальчишка не шёл - ковылял, наступая на одну ногу и подволакивая вторую, всем туловищем раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы сохранить равновесие. Ахой невольно сбавил темп, а через несколько сотен шагов и вовсе остановился, давая возможность отдышаться своей нечаянной добыче. Мальчишка сверкал исподлобья глазами, с вызовом и страхом косясь на лесничего, и вообще старался держаться с достоинством, насколько это возможно, когда твоё ухо у кого-то в руках. Наверное, ему было очень больно - но он молчал, не пытаясь ни разжалобить своего мучителя, ни оправдаться перед ним. Ахою пришлось по душе такое поведение, а при мысли о том, сколько терпения и труда понадобилось несчастному мальчишке, чтобы собрать ту охапку хвороста, он уважительно кашлянул и, помедлив, выпустил ухо, взяв пленника за острое костлявое плечо.
<br>До края леса они добрели не скоро. Кальм, который никак не мог понять, зачем его обожаемому хозяину понадобился какой-то грязный оборванец, с явным неудовольствием трусил сзади. Около Крыльев Ахой снова остановился, давая отдых спутнику; поколебавшись, спросил:
<br>- У тебя есть родные?
<br>Паренёк уставился в сторону и сделал вид, что не слышит. Пришлось слегка встряхнуть его и повторить вопрос:
<br>- Родственники у тебя есть?
<br>Упрямо закусив губу, мальчишка еле заметно качнул головой. Это означало "нет".
<br>"Кто узнает, если я отпущу его?" - подумал лесничий.
<br>Мимо проскакала на двух ножках какая-то пичуга, клюнула голую на непросвещенный человеческий взгляд землю и упорхнула, покосившись на мальчика внимательным чёрным глазом. Тот проводил её долгим взглядом, в котором мешались зависть и восхищение.
<br>- Ты хотел бы научиться летать? - неожиданно спросил Ахой, проследивший за его взглядом. Паренёк, вздрогнув, повернулся к нему, и на детском личике читалось мрачное: "Издеваешься, дядя? Да?"
<br>- Подожди здесь, - приказал лесничий и, окончательно уверившись, что поступает правильно, шагнул с тропинки. "Всё равно эта сказка - не для меня..." Заветные Крылья легко дались ему в руки - так же легко, как после - легли на плечи мальчика, который недоверчиво-стоически перенёс операцию затягивания кожаных ремней - почти с таким же растерянным лицом, как не понимающий, что происходит, Кальм.
<br>- Всё. Лети, - произнёс Ахой, отступая на шаг и любуясь делом своих рук. Парнишка не шелохнулся.
<br>- Руками маши, я кому сказал! - рявкнул на него Ахой. Это возымело действие. Неуверенно и робко мальчишка взмахнул Крыльями...
<br>...и поднялся в воздух.
<br>Он не сразу поверил, что послушная и мягкая пустота не взбрыкнёт у него под Крыльями, как норовистая лошадка, жаждущая сбросить седока на землю - а когда поверил, то начал кувыркаться в воздухе, захлёбываясь своим немыслимым счастьем, смеясь и плача одновременно, крича что-то сорванным голосом - и эхо послушно повторяло за ним его крики, а крылья служили ему так верно, как никогда не служили собственные ноги...
<br>Ахой стоял внизу, запрокинув лицо вверх, и щемящая тоска по небу и Крыльям начала уходить из его сердца, уступая место тихой радости - оттого, что рассказанная не ему сказка стала сказкой, рассказанной им.
<br>...А потом небо распахнуло перед ним свои двери...
<br>
<br>...Уставшим и охрипшим голосом рассказчик говорит: "Не бойся смотреть под ноги и не увидеть звёзд у себя над головой. Бойся смотреть в небо и не увидеть звёзд у себя под ногами...". А потом он смолкает окончательно, и уходит, не получив за свою сказку ни монеты, потому что слушатели его либо давно уснули, либо разбрелись по своим делам, устав от его двуликой истории, так непохожей на правду...
<br>
<br>...и пустило его в свой пиршественный зал... И говорят, что с тех самых пор раз в году на небе появляются три звезды. Первая - маленькая, вторая - побольше, а третья - движущаяся по небосводу неровными скачками, точно собака, пытающаяся догнать своего хозяина.
<br>
<br>Москва, 29 декабря 2000г. AD
<br>
<br>
<br>...Эту сказку рассказывают во всём Мире - от людей заката до людей рассвета, от людей песка до людей моря; она бродит по Миру, меняя лица, как отражение в чёрной воде, и имена, как привольно дующий ветер - и везде её рассказывают по-разному...
<br>...У этой сказки бывает разный конец - разный, как две стороны одного зеркала. Я расскажу вам оба, а какой из них лучше - решать вам...
<br>
<br>Их звали Ахой и Тиаэй, и они были братьями, но никто никогда не счёл бы их роднёй. Ахой, Старший - темноволосый узколицый мужчина со смуглой кожей и сросшимися густыми бровями - говорил мало и неохотно, тщательно взвешивая каждое слово, и не любил переводить время на пустую болтовню - хотя с кем ему, лесничему герцога Кастуэльского, живущему вдали от людей, на краю огромного леса, было болтать? Разве что с шаловливыми серохвостыми белками, трепетными молоденькими дубками, пойманными браконьерами да младшим братом, имя которого - Тиаэй - так и означало "Младший". Это был всегда тихий и задумчивый светловолосый юноша с гордой посадкой головы, нежными, по-девически мягкими руками и походкой такой лёгкой, что казалось - его ноги не касаются земли. Его часто было можно застать любующимся закатом, когда пронзённое верхушками деревьев небо пылает огненными сполохами башен-облаков, или ночным небом, густо усеянным звёздами, как тёмно-синяя мантия владыки - алмазными булавками... Тиаэй мог стоять так долго, очень долго - и глаза его наполнялись тихими слезами восторга, а душа пела и рвалась ввысь - к незнакомым, светлым и чудным далям... Но приходил Ахой - и всё заканчивалось. Башни волшебных замков становились облаками, алмазные булавки - просто звёздами, а Тиаэй - просто юношей, которого заждались дома, в скромной хижине лесничего.
<br>Однажды вечером Ахой спросил, останавливаясь рядом с братом и поднимая глаза к притихшему небу:
<br>- О чём ты думаешь, Тиаэй?
<br>- О крыльях, - ответил юноша мечтательно. - О сильных крыльях, которые позволили бы мне подняться к звёздам и мчаться наперегонки с ветром, купаясь в шёлковом блеске лунных лучей... Впрочем, тебе всё равно этого не понять, - добавил юноша, взглянув на брата остро и пристально.
<br>- Пошли домой, Тиаэй, - вместо ответа молвил тот.
<br>Больше они в тот вечер не разговаривали...
<br>А наутро Ахой впервые увидел Медные Крылья. Они лежали в густой непримятой траве, полускрытые сочными тёмно-зелёными стеблями и сухими красноватыми метёлочками, совсем рядом с той тропинкой, которая вела от порога хижины в лес. Крылья были слегка изогнуты по форме человеческой руки, к их внутренней поверхности крепились кожаные ремни, чтобы привязывать Крылья к локтям и запястьям хозяина, а начищенные до блеска медные перья сверкали на солнце. Ахой помотал головой, больно ущипнул себя за руку - и лишь тогда убедился, что Крылья не были плодом его воображения. Они - были.
<br>Не задумываясь над тем, что, собственно, делает, Ахой шагнул с тропинки, протянув руку к сверкающему чуду - и тут же отдёрнул её, словно испугался обжечься.
<br>"Это не моё, - стремительно промелькнуло у него в голове. - У каждой вещи есть свой хозяин, и если я возьму в руки Крылья - получится, будто я их украл... Это не моё!"
<br>И лесничий отправился своей дорогой, оставив Крылья лежать там, где нашёл, а когда он возвращался вечером с подстреленным оленем - ему уже было не до Крыльев, и он даже не бросил взгляда в ту сторону, где впервые их увидел.
<br>Через несколько дней, когда Ахой по приказу герцога шёл проверять, не расставлены ли в заповедном лесу силки на кроликов, он увидел Крылья снова. Мелкий дождик, забивавшийся в ноздри, как сухая дорожная пыль, моросил вот уже второй день подряд, позволив себе только несколько коротких передышек, но медные перья были все так же хорошо вычищены и все так же ярко блестели. Капли воды сползали по золотистому металлу - сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее - и вот на Крыльях не осталось уже ни капли.
<br>Остановившись, Ахой долго смотрел на Крылья - на сей раз не сходя с тропинки, и странные, будто бы и не его мысли шевелились в голове лесничего.
<br>"Это не моё, - подумал он каким-то чужим, незнакомым голосом. - У Крыльев нет и не может быть хозяина, они просто лежат здесь и ждут, но ждут - не меня... Это сказка, которую рассказывают не мне, и если я попытаюсь подслушать, то получится, что я её украл..."
<br>Когда чужие мысли кончились, Ахой постоял на тропинке ещё немного - на случай, если ему придёт в голову что-нибудь ещё - но ничего не приходило, и, низко поклонившись Крыльям, Ахой отправился своей дорогой.
<br>В тот день он наткнулся в лесу на браконьера. Сначала тонкая оперённая стрела со стальным наконечником просвистела у него над ухом, пригладив чёрные непослушные волосы, и вонзилась в ствол старого могучего ясеня, легко пробив броню из его нижних веток, а через несколько ударов сердца обнаружился и сам браконьер - угрюмый бородатый детина одних с Ахоем лет, в медвежьей шапке мехом наружу и зелёной шерстяной куртке. У ног бородача лежал наполовину освежёванный олень, а в руке - трепетала новая стрела, не успевшая ещё коснуться тетивы. Раздвинув губы в непринуждённо-приветливой улыбке, Ахой показал бородачу лезвие охотничьего ножа с удобной костяной ручкой - и тот, рассудив, что лесничий метнёт в него нож куда быстрее, чем он выпустит стрелу, с недовольной гримасой на лице положил лук к ногам.
<br>...Когда они проходили мимо Крыльев, Ахой заметил, что в безразличных прежде глазах браконьера загорелось подобие интереса - и, процедив сквозь зубы что-то недовольное, подтолкнул пленника в спину, чтобы тот шёл быстрее и не оборачивался...
<br>С той поры Ахой взял в привычку здороваться с Крыльями каждое утро, проходя мимо них по узкой упругой ведущей в горку тропинке. Крылья отвечали ему молчанием - только загадочно блестели медные перья, не тронутые ни человеком, ни зверем, ни непогодой.
<br>...Однажды Ахой заболел. Лихорадка вцепилась в него так же крепко, как паучок - в колеблемую ветром седоватую осеннюю травинку, и, основательно потрепав, выбросила на берег - слабым и беспомощным, как новорождённый котёнок. Идти в лес на охоту в таком состоянии Ахой не мог никак, а за время его болезни еда в доме уже успела подойти к концу - так что Тиаэй, порядком обессиленный двумя бессонными ночами у постели брата, только коротко вздохнул, выслушав его еле слышную просьбу, и шагнул за порог.
<br>Утро было прохладным и неярким, затянутое влажными сероватыми крыльями Птицы небо - тусклым и низким, а одетые в почти не греющую золотую парчу деревья - нахохлившимися и насупленными. Серая и хрупкая подсыхающая трава покорными кругами легла на землю, не желая подниматься даже ради подталкивающего её под бока гулёны-ветра, и яростным медным огнём пылали в этой траве ждущие Крылья...
<br>О нет, Тиаэй не побежал к ним сломя голову, не кинулся опрометью к своей мечте, выбравшей этот осенний день, чтобы уверенной и мягкой поступью войти в его жизнь. Он сделал шаг с тропинки, потом ещё и ещё - и Крылья послушно легли ему в руки - как ребёнок, отыскавший отца, как меч, нашедший хозяина, как сказка, обретшая наконец своего слушателя...
<br>И небо распахнуло перед ним свои двери.
<br>...Он летел всё выше и вперёд, и звёзды улыбались ему холодноватыми серебряными губами, и луна - горошина в клюве Птицы-летящей-над-миром - тихо шелестя туманной кисеей, проплыла у него над головой. Он летел - и его полёт был прекрасен, и коротко сверкали жаркие перья его Крыльев - он не смотрел вниз, только вверх и вперёд, вверх и вперёд - небо звало его душу...
<br>
<br>...На этом рассказчик обычно смолкает, добавив торжественным тоном: "Бойся смотреть под ноги и не увидеть звёзд у себя над головой", и мелкие рыбки-медяки, среди которых изредка посверкивает серебряный бок более крупного их собрата, весело сыплются в протянутую ладонь, заставляя рассказчика удовлетворённо откашляться, прежде чем приняться за новую сказку.
<br>Но так бывает не всегда...
<br>
<br>...и властно превратило сердце в солнце...
<br>Забеспокоившись, что Тиаэя долго нет, Ахой нашёл в себе силы встать и выйти на крыльцо. Он ещё успел увидеть в сером осеннем небе летящего человека и узнать в этом человеке брата. Когда тот исчез вдали, лесничий опустил взгляд на потемневшие от непогоды деревянные ступеньки - и обнаружил, что они расплываются у него перед глазами, подёргиваясь мелкой рябью... Не сразу он понял, что плачет.
<br>...А наутро Крылья появились вновь - на том самом месте, где и в первый раз, и блеск их по-прежнему слепил глаза. Они пролежали там всю зиму - а она была долгой и снежной, но крошки снега отчего-то не прилипали к медным перьям, и проходивший мимо Ахой каждый раз старательно отводил глаза, думая про себя: "Медные Крылья - это сказка, рассказанная не для меня", - и щемящая печаль заполняла его душу.
<br>Но всему на свете когда-нибудь приходит конец. Наступила весна, оглашая лес звонким птичьим гомоном, рыхлый и ноздреватый темнеющий снег жался поближе к деревьям, ища под ними защиты от палящих солнечных лучей, а Ахой снова шёл в лес, сопровождаемый верным Кальмом - огромным лохматым молчаливым псом, ещё совсем молодым, но уже способным в одиночку справиться с матёрым волком. Кальм, тогда еще совсем маленький и слепой щенок, появился в хижине Ахоя той осенью, когда ушёл Тиаэй, и был единственным существом, скрашивавшим лесничему долгие зимние месяцы одиночества. Ещё некоторое время назад Ахой ни за что не пошёл бы в лес без своего пса - прошёл слух, будто браконьер, которого осенью поймал Ахой, умудрился обмануть людей герцога и сбежал прямо из повозки, в которой смертников везли к виселице - и его якобы видели где-то в окрестностях леса... Но как-то раз, проходя мимо Медных Крыльев, Ахой увидел - или подумал, что увидел: перья горят ярче обычного, а кожаные ремни, которыми Крылья должны крепиться к рукам <br>- разорваны. Показалось то ему или нет, но о бородатом браконьере никто больше не слышал, и вскоре Ахой перестал брать с собой в лес каждый раз верного Кальма. Он оставил бы его сторожить дом и сегодня, но когда уже собирался затворить за собой дверь хижины, - пёс наградил его таким выразительным взглядом, что смутившийся хозяин кликнул его с собой...
<br>Где-то впереди хрустнула ветка, и разом насторожившийся Ахой потянул стрелу из колчана за спиной - он давно уже не ходил в лес без лука. Но то оказался не браконьер, а всего лишь чумазый парнишка лет десяти - тощий и щуплый, босой, в драных дурно залатанных штанах и ещё хуже залатанной рубашке - с охапкой хвороста, прижатой к груди. Застигнутый на месте преступления, мальчишка застыл, как столб - только опустились руки, выронив драгоценные ветки на землю, да таращились васильковые испуганные глаза под светлыми ресницами. Вздохнув, Ахой убрал стрелу, молча и почти ласково взял малолетнего нарушителя за ухо и потащил за собой, в душе удивляясь, отчего тот не задал стрекача.
<br>Отчего - выяснилось уже через несколько шагов. Мальчишка не шёл - ковылял, наступая на одну ногу и подволакивая вторую, всем туловищем раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы сохранить равновесие. Ахой невольно сбавил темп, а через несколько сотен шагов и вовсе остановился, давая возможность отдышаться своей нечаянной добыче. Мальчишка сверкал исподлобья глазами, с вызовом и страхом косясь на лесничего, и вообще старался держаться с достоинством, насколько это возможно, когда твоё ухо у кого-то в руках. Наверное, ему было очень больно - но он молчал, не пытаясь ни разжалобить своего мучителя, ни оправдаться перед ним. Ахою пришлось по душе такое поведение, а при мысли о том, сколько терпения и труда понадобилось несчастному мальчишке, чтобы собрать ту охапку хвороста, он уважительно кашлянул и, помедлив, выпустил ухо, взяв пленника за острое костлявое плечо.
<br>До края леса они добрели не скоро. Кальм, который никак не мог понять, зачем его обожаемому хозяину понадобился какой-то грязный оборванец, с явным неудовольствием трусил сзади. Около Крыльев Ахой снова остановился, давая отдых спутнику; поколебавшись, спросил:
<br>- У тебя есть родные?
<br>Паренёк уставился в сторону и сделал вид, что не слышит. Пришлось слегка встряхнуть его и повторить вопрос:
<br>- Родственники у тебя есть?
<br>Упрямо закусив губу, мальчишка еле заметно качнул головой. Это означало "нет".
<br>"Кто узнает, если я отпущу его?" - подумал лесничий.
<br>Мимо проскакала на двух ножках какая-то пичуга, клюнула голую на непросвещенный человеческий взгляд землю и упорхнула, покосившись на мальчика внимательным чёрным глазом. Тот проводил её долгим взглядом, в котором мешались зависть и восхищение.
<br>- Ты хотел бы научиться летать? - неожиданно спросил Ахой, проследивший за его взглядом. Паренёк, вздрогнув, повернулся к нему, и на детском личике читалось мрачное: "Издеваешься, дядя? Да?"
<br>- Подожди здесь, - приказал лесничий и, окончательно уверившись, что поступает правильно, шагнул с тропинки. "Всё равно эта сказка - не для меня..." Заветные Крылья легко дались ему в руки - так же легко, как после - легли на плечи мальчика, который недоверчиво-стоически перенёс операцию затягивания кожаных ремней - почти с таким же растерянным лицом, как не понимающий, что происходит, Кальм.
<br>- Всё. Лети, - произнёс Ахой, отступая на шаг и любуясь делом своих рук. Парнишка не шелохнулся.
<br>- Руками маши, я кому сказал! - рявкнул на него Ахой. Это возымело действие. Неуверенно и робко мальчишка взмахнул Крыльями...
<br>...и поднялся в воздух.
<br>Он не сразу поверил, что послушная и мягкая пустота не взбрыкнёт у него под Крыльями, как норовистая лошадка, жаждущая сбросить седока на землю - а когда поверил, то начал кувыркаться в воздухе, захлёбываясь своим немыслимым счастьем, смеясь и плача одновременно, крича что-то сорванным голосом - и эхо послушно повторяло за ним его крики, а крылья служили ему так верно, как никогда не служили собственные ноги...
<br>Ахой стоял внизу, запрокинув лицо вверх, и щемящая тоска по небу и Крыльям начала уходить из его сердца, уступая место тихой радости - оттого, что рассказанная не ему сказка стала сказкой, рассказанной им.
<br>...А потом небо распахнуло перед ним свои двери...
<br>
<br>...Уставшим и охрипшим голосом рассказчик говорит: "Не бойся смотреть под ноги и не увидеть звёзд у себя над головой. Бойся смотреть в небо и не увидеть звёзд у себя под ногами...". А потом он смолкает окончательно, и уходит, не получив за свою сказку ни монеты, потому что слушатели его либо давно уснули, либо разбрелись по своим делам, устав от его двуликой истории, так непохожей на правду...
<br>
<br>...и пустило его в свой пиршественный зал... И говорят, что с тех самых пор раз в году на небе появляются три звезды. Первая - маленькая, вторая - побольше, а третья - движущаяся по небосводу неровными скачками, точно собака, пытающаяся догнать своего хозяина.
<br>
<br>Москва, 29 декабря 2000г. AD
<br>
<br>